Яблоневый сад | страница 118

Или – такие:

А вот, друзья поэзии и поэтов, ещё лучше, ещё роскошнее:

Ну да полноте!

Боимся, что потом кто-нибудь будет откапывать эти залежи поэтических блёсток, счищать с них пыль, а она, зараза, въедучая, и, чего доброго, этак как-нибудь неосмотрительно поцарапает или что-нибудь оставит без внимания – да смахнёт в общую кучу.

В его стихах много страхов, но они происходят не оттого, что жизни боязно, а оттого, что сделаем что-то не так – и жизнь наша личная и вокруг станет беднее, бледнее.

Да, да: и тонкое крыло Экзюпери можем выбросить, потому что стереотипно-обыденно подумаем: «А, собственно, куда его, на что оно нам?» Но поэт верит, что –

А потому сущности своей, сущности борца, он не изменяет, как бы с ним не обошлись люди:

Тут всё же чувствуется слеза.

Однако через годы –

Но что же бережёт поэта, его юно-ранимую душу? Собственно, то же, что и всех нас, потому он и интересен нам как поэт:

У него много поразительно проникновенных строк о маме, отце, родном доме, детстве, селянах. В каком-нибудь внешне нечаянном полуторастрочье поэт может рассказать о щемящей и большой правде жизни и истории, которую некоторые отчаянные головы всё-то хотят пересказать по-своему, казуистически выхолостив, главное, из неё правду, правду жизни:

Минутами – отчаянно, но и протестующе:

Однако одиночество зачастую и дар для поэта, потому что сосредоточенность становится просто-таки зверской: видишь не только глазами, но, что называется, шкурой, а потому могут проявиться такие глубинные мысли и чувства: