– Государь? – удивленно прошептал князь, когда вместо музыки послышался голос Петра Алексеевича, отдающий приказы.
Павел весело рассмеялся от того, что ему, кажется, впервые удалось не только все высказать, но и убедить своего собеседника. Он выключил магнитофон, чтобы его ненароком не подслушали из-за двери.
– Если не видел бы, не слыхал бы, отродясь не поверил, – проговорил ошарашенный Троекуров.
– В том-то и дело, – заключил Павел, – видят да не верят, а на слово-то и вовсе за сказку принимают. И невдомек, что все это обычные люди сделают, ваши потомки.
– А машина эта во времени переносит? – заинтересовался князь. – Она, ты говорил, на стул похожа.
– На стул, на кресло, у Ивана Грозного ее троном называли.
– Каким же образом ты перелетаешь из одного века в другой?
– Сажусь, набираю на пульте нужный год, включаю машину, нажимаю кнопку, и вот я уже здесь.
– А долго летишь?
– Нет, я не чувствую. На секунду закружится голова, потемнеет в глазах, вот и все.
– Да, чудны дела твои, Господи! – Князь ненадолго задумался. – Получается, как она действует, и ты не знаешь?
– Откуда? И даже ученые – мои современники – не знают. Для того чтобы эту машину построить, наша наука должна еще лет сто пятьдесят развиваться.
– Ага. А если ты вернешься к себе и не отдашь Вадьке это кресло, а подаришь его своим ученым? Неужели они не разберутся?
– Не знаю, – пожал плечами Павел, – если принципы этого движения еще не открыты, то вряд ли разберутся. Даже если разберутся, то это только беду принести может. И к тому же я никогда так подло с Вадькой не поступлю. Ведь он же тогда в свое время никогда не вернется.
– А что у вас там, плохо?
– Почему? Хорошо. Но это для меня хорошо, а для него плохо. Он ведь по-своему жить привык. Вот ты, князь, согласился бы жить при князе Дмитрии, во времена Куликовской битвы?
– В битве бы я поучаствовал, бегать от нее не стал, но вот жить – нет. Далекие времена, темные. Ни двора, ни искусств, ни государства цельного.
– Вот то-то и оно, также и мне здесь оставаться не хочется, а Вадьке – у нас.
– Ну, у нас-то остаться можно. С раздробленной Русью нас не сравнишь, – слегка обиделся князь. – Петр такие дела великие задумывает, и верю – свершит. Неужели во всем этом поучаствовать неохота?
– И задумал, и свершит, – согласился Павел, – я это знаю, и поучаствовать ради интереса можно бы было. Но жить – нет. У вас еще ни машин, ни даже радио или телевидения нет.
– Чего-чего? – переспросил Троекуров.
