— Ты не хочешь жить лучше? Ты настоящего счастья не хочешь? Нет, не верю!
— Видишь, сынок, — неведомо пока, счастье ли сулишь?
— Правильно. Во мне ты сомневаешься, а Ленину поверишь?
— Ха-ха-ха, — засмеялся хозяин. — Ему коль не верить, так кому тогда еще? Вот тоже спросил!
— Слушай тогда, что он говорил.
Иван достал смятую тетрадку, где были записаны самые важные цифры и цитаты, услышанные на инструктаже в райкоме, нашел среди них фразу, обведенную красным карандашом, и медленно прочитал:
«Если мы будем сидеть по-старому в мелких хозяйствах, хотя и вольными гражданами на вольной земле, нам все равно грозит неминуемая гибель».
— И еще Ленин говорит: «Вы… все знаете из всей деятельности Советской власти, какое громадное значение придаем мы коммунам, артелям и всяким вообще организациям, направленным к превращению, постепенному содействию этому превращению мелкого, единоличного крестьянского хозяйства в общественное, товарищеское или артельное».
— Понял, — коротко бросил хуторянин и добавил — В общем, на собрании ты на меня надейся…
Но не всегда было так.
На одном из хуторов, заслышав о приходе уполномоченного, собрались соседи-крестьяне. Среди них Раксин заметил братьев-кулаков Зубовых и еще нескольких, таких же, как они, мрачных, насупленных мужиков, по лицам которых легко было догадаться, о чем они думают, с какой целью пришли.
Иван не ошибся. Едва он заговорил о колхозах, как из угла бабий голос с издевкой спросил:
— А правда, голубь, что мужики и бабы общие будут? Я бы своего хрыча променяла, да и вдовушкам бы полегче стало.
Не успел стихнуть хохот, как снова вопрос:
— Вам за обман с головы платят или поденно?
Разъяренный Петр Зубов, вскочив со скамейки, злой скороговоркой закричал:
— Своих портков нажить не сумели, так до чужих добираетесь! Не выйдет!
Раксин невольно посмотрел на свои заплатанные, выцветшие штаны, спрятанные в развалившиеся сапоги, и смутился. Но только на мгновенье.
Как в драке, он вдруг почувствовал, что злость, накопленная годами, вот-вот вырвется наружу. И чтобы не натворить беды, Иван встал, одернул гимнастерку, проглотил комок, подступивший к горлу, и шатнул к Зубову:
— Ты своим горбом нажил богатство? Это ведь, наверно, твои должники сидят. Молчишь? А сколько ты хлеба сгноил, сколько крови и пота высосал, гад! Молчишь? То-то. Тебе, конечно, колхоз, что нож острый.
Зубов сверлил Раксина ненавидящим взором и неожиданно возразил:
— Мы тоже за колхозы. Безлошадные и прочие пусть идут в свои артели; а мы, справные мужики, — в свои. Вот и порядочек будет. Тихо и мирно, так сказать.
