Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться | страница 95



И из них глядит такое,
что забыть не удается, —
лучший друг, и прошлый праздник,
и неверная жена.
Может быть, сегодня это
наконец-то разобьется
и в такой вот темный полдень
будет жизнь разрешена.
О, вы все тогда вернитесь,
сядьте рядом, дайте слово
никогда меня не бросить
и уже не обмануть.
Боже мой, какая осень!
Наконец, какая проседь!
Что сегодня ночью делать?
Как мне вам в глаза взглянуть!
Этот раз – последний, точно,
я сюда ни разу больше…
Что оставил – то оставил,
кто хотел – меня убил.
Вот и все: я стар и страшен,
только никому не должен.
То, что было, все же было.
Было, были, был, был, был…

Стихотворение «Гость», Дмитрий Бобышев.

В ночь сороковую был он, быстрый,
здесь, – новопреставленный певун.
Рыже на лице светились искры,
стал он снова юн.
Стал, как был, опять меня моложе.
Лишь его вельветовый пиджак
сообщал (а в нем он в гроб положен):
– Что-то тут не так!
Мол, не сон и не воспоминанье…
Сорок дней прощается, кружа,
прежде чем обитель поменяет
навсегда душа.
Значит, это сам он прибыл в гости,
оживлен и даже как бы жив.
Я, вглядевшись, не нашел в нем злости,
облик был не лжив.
Был, не притворяясь, так он весел,
так тепло толкал в плечо плечом
и, полуобняв, сиял, как если б —
все нам нипочем.
Словно бы узнал он только-только
и еще додумал между строк
важное о нас двоих, но толком
высказать не мог.
Как же так! Теперь уже – навечно…
Быв послом чужого языка,
в собственном не поделиться вестью!
Ничего, я сам потом… Пока.

«Красота – была, красота – была…». Анатолий Найман

Красота – была, красота – была.
Красота в переводе на мой
означает «была». И сожгло дотла.
Ноль без палочки. И не ной.
Пепел шелком лег, и дымок взвился,
и на кукольном лбу зола.
Красота – была, вот и правда вся,
как глагол в прошедшем на – ла.
Только юность – цель, только юность – дар,
остальное – бурьян-былье.
А она – разбой и потом пожар,
и до смерти помнишь ее.
А что вся цветной витраж и пуста,
так и жизнь ни добра, ни зла,
ни кола, ни двора. А она – красота.
Красота. Что значит – была.

Ну, а без этой песни мы отсюда никогда не уходим.

Иосиф Бродский. «Закричат и захлопочут петухи…»

«…»

Вечер был кончен, день был кончен, мы стали усаживаться, кто в машины, кто в микроавтобус. Грусть, сопровождавшая меня в этот приезд с самого начала, к концу, после прозвучавших наших стихов, овладела мной целиком. Не тоска, не печаль, а грусть: слишком наглядно было несовпадение когдатошнего, молодого, прошлого – и того, чем это завершилось. Не так, чтобы скорбеть, а так, чтобы душа болела. «Вот и все: я стар и страшен». «Оживлен и даже как бы жив». Бродского не было уже 17 лет. Ахмадулину похоронили три года как. Аксенова – четыре, а со дня, как в больницу навсегда с этого света увезли, пять. Я не о потерях, я о том, что «шествию теней не видно конца». О том, что года потянулись все какие-то чужие. Последние страницы этой книги я пишу в 2018-м. 2018-й – я о таком и не слышал никогда. А его называют «десятые годы». «Десятые годы» – это