во всем диапазоне функций – от жертвы насилия до жертвы отпущения. Без понимания этого, причем понимания, присущего античности и одновременно сегодняшнему дню – как объясняет его, например, Рене Жирар, – бессмысленно обращаться к Ахматовой и толковать ее. Она не поэтесса из интернета, сводя к которой, толкователи думают, что принижают ее. Мы принижаем только себя, ибо интернет – это наше самомнение, ничто иное.
…Я бы хотел после этого сказать, что ничто не бывает бесконечно и когда-то эти наши встречи, эти собрания летние прекратятся. Но когда я думаю, что усилиями Жукова и еще нескольких человек такое случилось и состоялось и продолжалось семь лет, я прихожу в приподнятое настроение. Потому что в России (во всяком случае) и в мире исключительно редко бывало, чтобы рождалась поэтесса-женщина, одаренная талантом такой величины, такого масштаба и такой мощи. И нам, я думаю, надо поменьше реагировать на то или другое частное впечатление вроде «вот тут она послабей, вот тут она позатрапезней», а благодарить время за то, что оно сделало нас ее младшими современниками.
Лет двадцать-тридцать тому назад мне вдруг приходило в голову: ну, Пастернак, ну, сколько можно, Пастернак, Пастернак. Дай-ка открою наугад книгу, еще разок пройдусь по его стихам. И открываю, и первое стихотворение как будто подтверждает такой мой скепсис, а уже второе, а третье… – это невероятно, что человек, который выглядит так, как все вообще люди, как обычный прохожий на улице, может быть так гениален. Серебряный век – это цветник поэтов невероятной силы. Как говорила Ахматова о Мандельштаме – собираются молодые поэты, читают стихи; одни получше, другие похуже, а потом начинает Осип, и как лебедь взлетает.
Хочется, чтобы этот образ мы хоть где-то на периферии души сохранили. Ахматова сама была такой лебедь. И не случайно для стихотворения, адресованного «гостю из будущего», она выбрала строчку из Пушкина, причем, из самого как будто неподходящего произведения, из сказки: «Лебядь тешится моя». По старому написанию – через «я».
Вот кто жил в этом доме, и с кем можно было когда-то поговорить, а сейчас – восхититься ее даром».
Special guest в этом году был Вениамин Смехов, имя, любезное публике. Он читал стихи, программу, так сказать, общекультурную, от Пушкина до Бродского. Но выбор стихотворений включал в себя вещи и неожиданные. К тому же, читал он не по-чтецки, выделяя интонационно не то, что работает на актера, не приносящее ему сценических выгод, а выявленное под поверхностью текста, – и это при обаятельной и популярной своей внешности. Иногда он то ли реально подзабывал какое-то слово, то ли делал вид, это погружало его и аудиторию – и поэта, чьи стихи произносились, – в общую домашнюю атмосферу. Словом, звучало и выглядело весьма привлекательно.
