Звучит запись Бродского:
Что такое Борис? Борис – это тайна микрокосма. Мандельштам – это: сухая влажность черноземных га. Марина – это: на твой безумный мир ответ один – отказ. Что такое Ахматова? Это гораздо труднее сформулировать. Очень редко вы найдете у нее автопортрет. В ранних стихах, возможно… Мне чрезвычайно трудно найти одну строчку, которая сформулирует для меня Ахматову. Это всегда сумма стихотворений. У нее нет этой тенденции сформулировать себя в одной строке. В этом опять-таки сказывается, с одной стороны, скромность, с другой – присущая ей сдержанность.
Бог сохраняет все
На столетие Анны Ахматовой
Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет все; особенно – слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
…
(Пауза)
Павел Крючков: Зависло, да? Оборвалось.
(Снова та же запись, снова обрывается.)
Павел Крючков: Не впускает она сюда это стихотворение, не знаю почему. Я на память его не помню, а то бы прочитал, конечно. Там важные слова в конце. «Великая душа, поклон через моря / За то, что их нашла, тебе и части тленной…» Не вышло, что делать. Не знаю, почему так произошло.
Двигаемся дальше. Есть такая строчка у Арсения Тарковского в стихотворении, имеющем отношение к Ахматовой. «Живите в доме – и не рухнет дом». Я прошу сказать несколько слов Валерия Попова.
Валерий Попов: Конечно, главное счастье наше, нашей сегодняшней минуты, что дом не рухнул, что он стоит, что мы встречаемся 23 июня опять, что год не убил нас, не убил поэзию, не убил наши души. Вот, я считаю, что главное, для чего я родился, вот для такого момента, когда я сидел на этом крыльце, увидел, как Ирина Снеговая ведет экскурсию. Я пошел с ней на кладбище, слева могила Ахматовой, и вдруг увидел идущего ко мне, вернее к Ахматовой, Диму Бобышева. И с Димой Бобышевым шел симпатичный человек в очках, это был Александр Петрович Жуков. Благодаря этому случаю, явно божескому, существует эта Будка, которую восстановил Александр Петрович, и существует каждый наш, каждодневный, каждогодный праздник. И, может быть, действительно, как у Ахматовой, не умрет ее надежда, что «здесь все меня переживет – все, даже ветхие скворешни…». Видите, скворешни стоят, и пока они стоят – поэзия будет жива.
Нам не нужно мрамора. Мрамор поэту нужен только после смерти. А вот дерево… Пушкин писал примерно в таком же доме. Я поразился, когда увидел его дом. Он примерно такой же, и неплохо писали люди, да? Не надо роскоши, не надо мрамора. Пусть это будет всегда. Я вспоминаю стихотворение другого гения, знакомого друга Анны Андреевны. Стихотворение называется «Дерево». Помните?
