Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.
А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь.
Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
Первая строфа – это очерк идиллии, возможно с натуры, то есть строфа, где «с девушкой через забор сосед». Возможно сделанный с натуры, но возможно и с холста Бастьена Лепажа из Пушкинского музея в Москве. То есть все равно – Россия это или Франция, двадцатое столетие или одно из предшествовавших. Пчелы, как и в мандельштамовском стихотворении, олицетворяют сладостный аккомпанемент их беседе, их звон переплетен со словами.
Вторая – «а мы живем торжественно и трудно», не испрашивая нашего согласия, – почти деспотически переносит в Петербург, начало Первой мировой войны, не дающей речи излиться, обрекающей немоте.
Третья – «но ни на что не променяем пышный» перемещает действие в перспективу Истории, с большой буквы, захватывая туда с собой и первые две. Ветер, сумрачность, льды – пейзаж Гипербореев, увиденный с юга, из края, где сияющее небо, веет Эол, нежит тепло с родины муз. Копнуть поглубже, и откроется значение обрядовых, пусть и заурядных встреч. Славная и горестная судьба петербургского периода. Его столичный блеск и тюремный гранит.
Всего этого Ахматова добивается обыденными на вид средствами, будничным тоном, повседневными словами. Результат тот же, а может быть, и более значительный, чем у ее современников-чемпионов, но без их эффектности. А нам подавай эффектность: «Вселенная спит, положив на лапу, с клещами звезд огромное ухо». Еще бы, это наше представление о силе.
Мы говорим «сильное стихотворение», «сильный поэт» как похвалу, только крохотная трещинка в душе не дает до конца этим насладиться. Три нежных слова, которыми завершает ангел откровение пророку Илье: «Господь пройдет и большой, сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь. После ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь, после землетрясения – огонь, но не в огне Господь, после огня <вот эти три слова> веяние тихого ветра».
Книга называется «Вечер». В стихотворении о мальчике с волынкой, которое я сегодня так и не прочел, – строчка: «И в дальнем поле дальний огонек». В соседнем – «Высоко в небе облачко серело, как беличья расстеленная шкурка». Вот – Ахматова…»
