Золотистого меда струя с бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, – и через плечо поглядела.
Строфа завязана на слове «молвить». Она выводит нас за границы конкретного времени, августа 1917 года, помещая в любую из приходящих на ум эпох. В частности, в античность, когда печальная Таврида была окраинной колонией Греции, а струя золотистого меда ассоциировалась привычным образом с медом поэзии. На это указывает и «через плечо поглядела», оглядка, взгляд в прошлое, включая и самое далекое. Четверостишие и все стихотворение вовлекает в темп протекания времени, назначенное поэтом, – тягуче и долго. Попадая под эту магию, мы опять восхищаемся: «Во как!»
У Ахматовой же все это незаметно, скромно, выглядит как само собой разумеющееся, отчего, в сравнении с тем же Мандельштамом, не говоря уже об остальных, вызывает реакцию сдержанную: что-то не так. Нет сомнений, что первооткрыватели Ахматовой, самой ранней, исследователи ее творчества без труда нашли бы приведенные нами причины такого поворота дел. Но в начале 1910-х никто его не предвидел и не предугадал. В письме Ахматова продолжает: «Салон Бриков планомерно боролся со мной, выдвинув, слегка припахивающие доносом обвинения во внутренней эмиграции. Книга обо мне Эйхенбаума полна испуга и тревоги, как бы из-за меня не очутиться в литературном обозе». Так что попробуем сейчас с опозданием в 50 лет коротко в этом разобраться.
В прошлом году писатель, зрелый, уверенный в себе, умный, сказал мне: «Для меня достижения Мандельштама, Пастернака, того, этого, самоочевидны, не могли бы вы показать мне, что сделала в этом плане Ахматова?» Я готов был начать со стихотворения совсем раннего, 10-го или 11-го года, из книги «Вечер», которое начинается «мальчик, что играет на волынке, и девочка, что свой плетет венок» и так далее. Я мог бы продемонстрировать на этой дюжине строчек – переход некрасовского распева в тоску по мировой культуре, о которой говорил Мандельштам, – укутанной в ахматовскую затрапезную одежду. Но предпочел (и предпочитаю) выбрать написанное на три года позднее. Стихотворение из моих самых любимых, я уже надоел этим признанием здешней аудитории. То, во что превратились стихи «И мальчик, что играет на волынке», какое они прошли развитие. Я прочту это стихотворение лишний раз:
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый…
