Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться | страница 75
Для меня это второй юбилей «Вечера». Юбилей, как известно, не просто круглая дата, в каковом это слово общепринято употреблять сейчас, а годовщина, кратная пятидесяти. Я в первый раз увидел Ахматову и разговаривал с ней в 59-м году. К 62-му между нами установились отношения дружеские, доверительные и достаточно короткие. Бывали периоды, когда мы виделись каждый день или через день-два. Я находился в курсе ее текущих дел, главным образом, литературных. В 62-м году исполнялось 50 лет со дня рождения сына, со времени поездки в Италию и со времени выхода в свет первой книжки. Начало 1960-х годов – это пятидесятилетие Серебряного века, и одновременно пятидесятилетиe возникновения самой Ахматовой как поэта и как литературно-исторического явления. Оценка десятых годов с расстояния прожитой жизни неотступно занимала ее. Им посвящено много сделанных тогда ею записей. Мы знаем, что событие, случившееся полвека назад, люди, нас окружавшие, атмосфера, эпизоды, звучавшие фразы, освещенность того или иного мгновения, сплошь и рядом возникают в нашем сознании более яркими, чем происходившее неделю или даже пять минут назад. Ярче, чем картина, воспринимаемая нашим зрением сию минуту.
Ахматова погружалась в то время и при этом наблюдала появление нашего поколения, только вступающего на поприще поэзии. Ее общение с молодыми поэтами, конкретно с узкой компанией – Бобышев, Бродский, Найман, Рейн – было достаточно регулярно и насыщенно. Мое впечатление, мое убеждение, которое в продолжение полувека только укрепляется, что то, что вставало в ее памяти, ее воспоминания о 1910-х годах, о начале их времени поэтов-акмеистов, 20-летних, и встреча с нами накладывались, в той или иной степени, одно на другое. Я ограничусь в качестве доводов двумя примерами, я уже говорил здесь о них. Это ее надписи на подаренных мне книжках «Аnno Domini XXI», первое издание, и «аполлоновский» оттиск поэмы «У самого моря». На первой – «<…> в начале его пути. Анна Ахматова». На второй: «<…> а теперь мое начало у Хрустальной бухты». Число и месяц одни и те же – это день моего рождения. Год под первой – 1963-й, под второй – 1965-й. В этом промежутке я успел забыть, что было надписано два года назад, но она помнила, потому что поэтические начала – это то, что можно сопоставлять независимо от того, насколько публично, громокипяще, плодоносно было одно и почти подпольно, подспудно, десятилетиями не реализовано другое. Независимо от того, какие сроки, эпохи и испытания их разделяют.