В общем, они пришли, и Ахматова прочитала то, что мы однажды с вами здесь слушали: «Когда в тоске самоубийства…» и еще два стихотворения. Гумилев прочитал одно стихотворение и кусочек из прозы – «Золотого рыцаря». Это стихотворение, то, что от него осталось, мы попробуем с вами услышать. С воскового валика запись была снята специалистами своего дела, звукоархивистами. Это стихотворение – «Эзбекие», про каирский сад, в котором Гумилев был в то время, когда он просил руки Ахматовой, получал отказы, был на грани самоубийства. Потом написал эти стихи, прошло десять лет, он снова туда приехал, в этот сад, и дал себе слово в этом роскошном, богатом, таинственном саду, где светила необыкновенная матовая луна, что, прежде чем он еще раз сюда вернется, он не позволит своей судьбе ничего такого, что может привести к смерти. Читаю эти две с половиной строфы.
Эзбекие
Как странно – ровно десять лет прошло
С тех пор, как я увидел Эзбекие,
Большой каирский сад, луною полной
Торжественно в тот вечер озаренный.
Я женщиною был тогда измучен,
И ни соленый, свежий ветер моря,
Ни грохот экзотических базаров,
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу
И сам ее приблизить был готов.
Но этот сад, он был во всем подобен
Священным рощам молодого мира:
Там пальмы тонкие взносили ветви,
Как девушки, к которым Бог нисходит.
Ахматова считала, что слова «я женщиною был тогда измучен», что это о ней. Итак, первая строчка: «Как странно, ровно десять лет прошло / С тех пор, как я увидел Эзбекие».
Звучит аудиозапись голоса Гумилева.
Ну вот, удалось услышать что-то? (Аудитория: «Да».)
Это звучало сейчас в первый раз. Именно здесь, в Комарове. (Аплодисменты.) Что совершенно, по-моему, удивительно. Когда эти записи переводили на магнитную пленку, хранить бобины с надписью «Николай Гумилев» было нельзя, и долгие годы там было написано: «Николай СтепанОвич».
А сейчас помянем Мандельштама – послушаем запись, она тоже не опубликована. Не входила ни в виниловые диски, ни в компакт-диск «Звучащий альманах. Осип Мандельштам». Очень знаменитые стихи. И сохранились лучше. Студенты не просили бесконечно их крутить, а я должен вам сказать, что когда записи делались на восковые валики, то уже тогда студентам раздавались тексты, чтобы они могли слушать то, что доносится из раструба фонографа. Можете себе представить, в каком мы находимся положении, когда их миллион раз уже прокрутили. Но вот Блока просили очень много, Гумилева просили много, он и сам слушал себя, а вот Мандельштама не просили особенно. Очевидно, еще и потому, о чем говорил Анатолий Генрихович. Это стихотворение «Век». Я его прочитаю, а потом мы услышим первые две строфы из него.
