Кстати будет сказать, что она единственная и с самого начала, пока мы еще посвистывали по привычке «Ося, Ося», оценила его величину. Общее у них было то, что от них исходило: стихи или суждения, речь, жест, действие – не производилось только умом, памятью, душевным составом, силой духа. Во всем этом билась кровь, этим она отличалась от, например, Лидии Гинзбург, а он, например, от Аверинцева, величин крупных. И вдруг кончились Ахматова, потом Бродский, и одновременно все другие. Тех, кого можно назвать крупной личностью, не стало. Прекратило существовать само это понятие. Оставался шанс, что эпоха устала и, как земля под паром, временно отдыхает. Возможно, и так, кто знает. Но есть несколько признаков, указывающих на невозвратимость этого исчезновения. Все они сводятся к главному – к лишению независимости. Только она дает возможность не вписывающейся в принятые рамки фигуре сохранить цельность, не поступиться никакой своей компонентой, никакой частью. Независимость в том виде, как она обеспечивала возникновение, развитие и само существование такой личности, сделалась недостижимой. Присказка Ахматовой «поэт – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять» была не пожелание, не заклинание, не прикровенная самооценка. Зависеть от царя, зависеть от народа поэт попросту не может в силу своей принадлежности нездешней, скажем по-школьному, вакхической стихии и аполлоническому духу. Как человек, однако, он в своем праве выступать плакальщиком от лица несчастных или царедворцем, но с конца восемнадцатого века характер этих ролей наполнился недвусмысленной либо гибельностью, либо губительностью, которые двадцатый довел до логического завершения, сделав неизбежными.
Не в том только было дело, что любая роль предлагала моральный выбор между тираном, предателем и узником, а в том, что сперва тебя заставляли выбирать, ты не мог от этого отказаться, после чего попадал в зависимость от того, что выбрал. И тем не менее позиция узника, жертвы, все равно чего, общечеловеческой низости, несправедливости индивидуальной, социальной, психического или телесного недуга, наркотика, сохраняла личное достоинство. Советская идеология не признавала наличие инакомыслящих, униженных, калек, маргиналов, западников, авангардистов и так далее. Все они были просто враги народа и отбросы общества. Иначе говоря, ты мог быть чуждым нашей действительности, упадническим элементом, пережитком, недорезанным изгоем и так далее, поскольку, согласно официальной доктрине, таковых, а следовательно, и тебя не существовало.
