Закричат и захлопочут петухи,
Загрохочут по проспекту сапоги.
«…»
Мы не будем надолго задерживать ваше внимание, вы все уже замерзли, все хотим согреться. Мы еще пару песен споем… И дальше Павел будет завершать нашу программу.
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
«…»
И последняя, называется, «Летний сад». Надеюсь, что многие знают эти стихи замечательные.
Я к розам хочу в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград.
«…»
(Я слушал, как проплывают двустишия, пробираясь к концу, к моим любимым строчкам – «Здесь все перламутром и яшмой горит, но света источник таинственно скрыт». Любимым потому, что я со своих десяти лет что-то знал о них, тогда еще не существовавших. Мы вернулись из эвакуации в Ленинград, я гулял по июльским улицам вечерами, которые все запомнились мне безоблачными. Казалось, разрушенных зданий было столько же, сколько уцелевших. Многие дома стояли без фасадов, показывая внутренности квартир, комнат, задние и боковые стены, обои, что-то висевшее на них, потолки с казенной лепниной, оборванную проводку. И все внутри выглядело светлее, чем снаружи, чем сами улицы. Свет каким-то образом шел оттуда, из брошенных помещений вовне, в, так сказать, город. В то, что от него осталось… Вот уже прозвучало под две гитары: «Там шепчутся белые ночи мои о чьей-то высокой и тайной любви». Я подумал: конечно, тост – а что еще это такое? И, подтверждая, меня нагнало: но света источник таинственно скрыт.)
Павел Крючков: Ну, вот это все. Спасибо.
Звучит аудиозапись: Ахматова читает стихотворение «Мужество».
Два момента из программы прошлогоднего приезда выделились для меня и приходили потом на память. Тех, что говорили об Ахматовой – а шире, любого, для кого она когда-либо становилась предметом размышления и оценки, – можно огрубленно распределить по трем категориям. Самая многочисленная – считающих ее крупной фигурой, если угодно, знаменитостью, но исторической. Раз навсегда равной некоей «Ахматовой», неподвижной, памятнику. Вторая группа – людей с самомнением, сосредоточенных на том, какое они должны производить впечатление, и следящих – кто сознательно, кто инстинктивно, – за тем, производят ли они его. Не мешает ли им кто. Такие относились к ней, как правило, критически, ставили – по большей части надуманно – всякое лыко в строку, не стеснялись орудовать напоказ своим взглядом свысока. Для третьих она была живой талант и ум, собеседница, современница.
