Сначала мама, потом бабушка появляются на балконе, мы въезжаем через открытые ворота во двор, дядя Никола распрягает коров, а бабушка и мама падают ничком на тело отца и начинают голосить. Собака отбегает назад к отцовской бондарне и тоже принимается выть. По дороге я сдерживал слезы, но, когда мама и бабушка заголосили, и я заревел. Сижу на дышле, слезы текут по щекам, по рубашке, скатываются на штаны, но я не вытираю их и не останавливаю, так же как река никогда не останавливается и течет вечно. Я так и буду плакать, я чувствую, что уже становлюсь меньше, может быть, сжавшись на дышле в комочек, я так и вытеку весь слезами. Но мне не дают вытечь слезами и исчезнуть, вокруг собираются соседи, поднимают меня и ведут в дом обуться, потому что, когда в доме покойник, нельзя ходить босым.
Потом я вижу, как дядя Никола и механик с лесопилки обмывают отца. Они положили грядку с телеги на траву, на грядке лежит отец, большой черный котел дымится, мужчины зачерпывают ковшами воду из котла и обмывают отца. Я не хотел на это смотреть, но не мог отвести глаз. Я упал на подоконник, почти без сознания, перед глазами у меня завертелись спицы от колеса, и сквозь спицы я видел, что на грядке лежит отец. Внизу, в бондарне, что-то пилили и прибивали, я посмотрел вниз и увидел, что из отцовских клепок сколачивают гроб. Всю жизнь отец возился с этими клепками и теперь в них же будет похоронен. Мне стало еще хуже, я стал царапать ногтями раму окна и завыл. Помню, как чьи-то сильные руки оторвали меня от окна, я не сопротивлялся. Те же руки понесли меня к реке, плеснули мне в лицо водой, и перед глазами у меня немного просветлело. Это была наша соседка, она плакала вместе со мной и говорила: «Поплачь, поплачь, полегчает!»
Мне не полегчало, но все во мне как-то оцепенело. Отца одели, положили в гроб, а грядку от телеги подвесили под стрехой дома. Она и сейчас там висит, почерневшая, источенная червем, никто ее с тех пор и не трогал. Когда ни взгляну на нее, так сразу и вижу: на ней лежит неподвижно отец, а дядя Никола и механик льют на него ковшами теплую воду… Отца похоронили, муха все преследовала его, как злая судьба, все кружила над ним и ползала по его лицу. Собака не хотела уходить с кладбища — садилась перед отцовской могилой и ждала, когда же земля расступится и он выйдет из нее. И я, как и собака, все надеялся, что отец оживет. Я оборачивался назад и ждал, что отец сейчас покажется и крикнет: «Эй, люди, постойте!» — но никто не показывался, могильный холмик становился все меньше и меньше, и рядом с ним темнела точка — собака Лишко.
