Небольшое пространство под сценой было покрашено в чёрный цвет. Свет туда почти не проникал. Двигаться между нагромождением опор и стульев без фонарика казалось непросто. Но это было моё место, я знал его как свои пять пальцев.
Здесь я выпустил Спаркса. Пространство под сценой, достаточно высокое, чтобы держать там декорации, создавало что-то вроде комнаты для актёров. Сюда можно было спуститься через люк и посидеть в потрёпанном кресле.
Я уселся, а Спаркс отправился исследовать тёмное пространство под сценой. Блаженство! Я был один, действительно один впервые за целую неделю, даже больше. Вынул из рюкзака старый научно-фантастический роман и уткнулся в книгу. У меня в запасе всего полчаса, и на это время я хотел дать мозгам небольшую передышку.
Однако не прошло и десяти минут, как Спаркс вскочил на подлокотник кресла и положил на плечо лапу.
– Что случилось?
– Хочу тебе кое-что показать. Только тихо.
– Уходи.
Я вернулся к чтению. Мордочка Спаркса буквально повисла передо мной:
– Но это важно.
– Ладно!
Я отложил книгу на сумку.
– В чём дело?
– Сюда.
Я последовал за ним вдоль задней стены к углу, где воздуховод перекрывался стальной сетчатой панелью. Раньше она всегда была заперта, но теперь вместо тяжёлого замка высилась кучка пепла.
– Твоя работа? – поинтересовался я.
Спаркс приложил к губам палец и кивнул. Затем шагнул внутрь, жестом пригласив следовать за ним. Мы осторожно забрались в воздуховод. Идти приходилось аккуратно, рассчитывая каждый шаг. Вскоре узкий канал вывел нас наверх. Спаркс показал на решётку и встал на задние лапы. Пришлось составить ему компанию.
Я заглянул внутрь и увидел гримёрку. Хотя она была сильно загорожена столом, я разглядел Джоша. Он стоял перед мольбертом с большим холстом. Мольберт был повёрнут так, что никто из вошедших в комнату не смог бы понять, что именно рисует Джош.
Я тут же пожалел о своём любопытстве. Джош писал автопортрет. Он изобразил себя под проливным дождём в переулке, в рваных джинсах и футболке, прислонившимся к кирпичной стене.
Каждый сантиметр полотна излучал настоящую боль. Тёмно-синий фингал наполовину скрывал левый глаз. Тротуар под босыми ногами Джоша был перепачкан кровью. Художник передал настроение с такой ясностью и артистизмом, которого я никак не ожидал от агрессивного, отвратительного парня, каким я всегда воспринимал Джоша.
Захотелось отвернуться. В первую очередь потому, что это был не тот Джош, которого я знал. Не хватало ещё проникнуться сочувствием к человеку, которого ненавидишь и который всеми силами старается испортить тебе жизнь. Вдобавок я вдруг осознал, что есть ещё одна причина отвернуться. Я не должен этого видеть. Джош не приглашал меня в свидетели. Выходит, я лезу не в своё дело, нарушая его личное пространство. Но увиденного не сотрёшь ластиком.
