Лес вокруг стоял полумертвый: одни деревья быстро погибали и гнили на корню, другие упрямо цеплялись за жизнь. С прочей лесной растительностью происходила та же история: мхам и лишайникам оказалось все нипочем, папоротники быстро хирели, но все же кое-как росли, а заросли брусничника и черничника давно исчезли. Не перекликались в ветвях птицы, не жужжали насекомые. Даже комары, обязанные тучами виться в таком сыром местечке, не вились.
Лишь ряска в многочисленных попадавшихся на пути бочажинках, прудиках и карьерчиках благоденствовала: росла пышная, яркая, ядовито-зеленая… К берегам этих небольших водоемов старались не приближаться, но они даже издали Марьяше не нравились: серо-зеленая, какая-то на вид липкая вода, ряска, зловонные пузыри, постоянно протискивающиеся к поверхности…
По словам Дрына, в глубине этих отравленных, но живущих своей неправильной жизнью вод – не во всех, в некоторых – завелось нечто мерзкое и хищное, никто ничего толком не знает, но временами обнаруживают на берегах и в воде мертвые тела, изуродованные явно клыками. Растерзанные, но не сожранные, а почему оно так, пусть кто-нибудь другой проверяет.
На вопросы: долго ли еще? – Дрын не говорил ничего утешительного, типа «да потерпи, уже совсем чуть осталось». Отвечал коротко: долго.
Сам-то он шагал бодро, и остальные парни тоже, будто бы и не они уже одолели сегодня тот же путь в другую сторону, к Затопью. И не стоило оправдывать себя тем, что они парни, а она все-таки девушка. Лиза тоже девушка, более того, сестра-близняшка, – а ходила здесь по меньшей мере наравне с остальными.
А ведь если посмотреть на старую бумажную карту (Марьяша не только посмотрела перед выходом, но и захватила карту с собой), то полоса болот, отделивших Затопье от мира, не такая уж широкая. Где пять километров, где семь… Вроде ерунда, час ходьбы, или час с четвертью, если шагать по ровной дороге. Понятно, что дорог тут не осталось и по прямой никто не ходит, не то давно бы кровососы в гости заявились. Шли они по возвышенным местам, лишь изредка спускались в топкие низины и пересекали их по замаскированным гатям. Прямым пройденный путь не был и не мог быть – и все равно состыковать его с картой никак не получалось, существовали они по отдельности, в разных измерениях.
Марьяша поделилась сомнениями с Дрыном: больно уж долго идут, нельзя ли как-нибудь срезать? Он растолковал, что есть короткая дорога, и по ней уже дошли бы, да не для всех тот путь проходим. Там, дескать, надо по двум натянутым веревкам переправляться через глубокий провал в земле – по одной ступать, за другую держаться. А этакого бугая те веревки нипочем не выдержат (он кивнул на Бобу, бодро шлепавшего с громадным рюкзаком за плечами). Сама же придумала его с собой взять? Ну так шагай теперь, не жалуйся. И нечего тут картой трясти, он, Дрын, в картах ничего не понимает, другие тоже. Им карты ни к чему, по приметам дорогу запоминают.
