– Отдай Ростиславичу пять мешков и пусть отвяжется. А этих… в придачу. С глаз долой! Пусть его, гниду, за них и повесять…
– Отдай пять мешков! – передразнил супругу хозяин. – Ах ти, Уля-уля-уля! Седня пять мешков, завтра – поросенка, а потом и Лельку ему отдай. А не ему, дак этим вот… захватчикам родимой земли, мать ее колхозную!
– Отдай! – рявкнула Ульяна. – Отдай и немцев, и овес! А потом…
Тут она направилась к мужу, а тот, тонко разбиравшийся в настроениях супруги, и не подумал убегать, не вопил глумливо «уля-уля-уля», а подставил ей большое ухо, да так подставил, что даже лохматая его шапка на сторону съехала.
– И то правда, Ульяна. Не отпускать же их! – проговорил он, выслушав супружеские советы. – Ить растрандят по округе и про порося, и про Лелечку твою. Корову-то ить было не спрятать, а этих ить до соплей жаль…
– За Лельку убью, – воинственно подтвердила Ульяна. – Убью голыми руками! Хоть Ганса, хоть Ивана, хоть Джужоппу, мать его латинянку…
Аврора, гремя цепями, отползла в угол. Она старалась подсунуть под себя полы шинели и не прижиматься спиной к холодной стене. Только не заболеть! Эдуард зашевелился в углу – значит, жив…
Что она станет делать, когда их партизаны потащат в чащу? На смену этой, первой, панической мысли, пришла следующая – здравая, спасительная. На много верст окрест нет леса, нет чащи, а значит, и партизан нету!
* * *
Дверь приоткрылась, впустив в подземелье неяркий дневной свет. На фоне светлого пятна возникла кривобокая фигура в высокой лохматой шапке. Человек тяжело опирался на трость. Оголодавшая Аврора учуяла густой перегарный смрад, смешанный с ароматами крепкого табака.
– Джон Сильвер… – едва слышно прошептала она.
– Не-а, – ответил мужик, – Кумарь мое прозвание, а имя – Капитон. Вместе получается Капитон Кумарь. Из христиан я, но советской власти сочувствующий. Это я вам, немчура, офицьяльно заявляю. Кто из вас первым опорожняться будет? Эхма, ни хрена ведь немчура не понимаеть, эх…
– Я, я… – отозвалась Аврора. – Господин, очень хочется… И пить, пить!
Он спустился в подземелье, стуча тростью, ловко отвязал Аврору от кольца, но цепи с лодыжек и запястий снимать не стал. Словно перышко взвалил на плечо и поволок наверх, на улицу. Цепь скрежетала по каменному полу подпола, звенела, колотясь о толстые доски ступеней. Мужик напоил Аврору ледяной водой прямо из ведра, сунул в рот краюху хлеба. Хлеб оказался странного, кисловатого вкуса, пах брагою и показался Авроре невероятно вкусным.
