– Водка? – уточнил Костя.
– Она, – вздохнул Лаптев.
* * *
К утру небо прояснилось, подморозило. Откуда-то с востока яростно задул влажный ветер, и стало вовсе погано. Так зябко, как никогда не бывает в Москве даже в самую лютую стужу.
Налеты немцев участились, и водная гладь Дона все чаще разрывалась фонтанами вздыбленной воды. Вот и этой ночью у них над головами непрестанно тарабанили зенитки. Дон бесновался, вторя им. Казалось, будто терзаемая разрывами тяжелых бомб река намеревается выскочить из русла, спастись, бежать в прибрежные степи, в сторону далеких кавказских скал, укрыться там от напастей войны, разбежаться мелкими озерцами по балкам и оврагам. Костя уснул, слушая, как тонны воды, вздыбливаемые взрывами, обрушиваются в реку.
Его разбудила тишина. Он открыл глаза, попытался пошевелиться. Тело плохо повиновалось ему, придавленное теплой тяжестью.
– Эй, Спиря! – засмеялся он. – Отползи-ка в сторону. Негоже пацанам в обнимку спать!
– Так-то оно теплее, – отозвался Спиря. – Мы с товарищами всегда так-то укладывались, если случалось в лесу заночевать.
В подвале пахло влажной цементной пылью, гарью и застарелым потом. Осторожно, стараясь не разбудить товарищей, Костя пробрался к выходу из подвала. За спиной сосредоточенно сопел Спиря.
А снаружи сверкало ослепительной синевой небо. Эх, благодать! Ни облачка! Солнце подсвечивало изломанный горизонт алыми лучами, мироздание наполняла тишина. Костя слышал, как донские воды шелестя накатывают на бережок.
– Хорошая погода, – буркнул Спиря. – Жди-пожди. Скоро наново прилетят, твари небесные.
Словно заслышав его слова, где-то вдали затарахтел пулемет. Через минуту ему ответил другой. Спиря втянул носом воздух, повертел головой.
– Это в городе палят, – проговорил он тихо. – Один пулемет – наш «максим», а другой, видать, трофейный, не наш. Эх, и по такой погоде люди воюют! Так-то оно.
Костя уселся на груду битого кирпича, возле лаза в подвал, закурил, повернул лицо к холодному солнышку, пытаясь обогреться его яркими, но скупыми на тепло лучами. Он испытывал радость уж от того, что бой шел где-то в отдалении, и пока это дело их не касалась.
– Какой там, трофейный, теплая твоя душа, – едва слышно проговорил он. – Там немцы засели, и нам этой чаши тоже не миновать.
– Засели, суки, в дзоте, – подтвердил его слова Лаптев. – Там миномет у них и боезапас к нему. Перфильев, мать его геройскую, треть взвода под этим дзотом уложил. А они все знай лупят по мосту, не дают ремонтной команде работать. С противного берега хотели из набольшего калибра вдарить, а нельзя – кругом свои. Сейчас только до нас добрался Любавченко. Сам раненый, а дошел! Где Кривошеев? Будите блудодея!
