— Хватит. Едем быстрее, — послышалось со стороны водителя.
— Едем!
Молодой сел в кабину. Завыла сирена. Ей послышался слабый голос: «Суджин, Суджин». Скорее всего, ей показалось. Машина умчалась, а девушка пошла в сторону огней посёлка, одновременно набирая номер вызова такси.
— Скажите, пожалуйста, где вы находитесь?
Она огляделась и прочитала вслух название банка рыболовного кооператива.
— Я знаю, где это. Сейчас подъеду, — сказали на том конце. — Куда вам ехать?
— В Сеул.
— Вы шутите? Поздновато для таких шуток.
— Алло! Не кладите трубку! Я не шучу.
— Нехорошо так шутить. У меня зафиксирован ваш номер телефона. Я скоро подъеду, оставайтесь на месте.
Через пять минут подъехало такси. Только тогда она заметила, что на туфле сломан каблук. С трудом ей удалось открыть заднюю дверцу и сесть в машину.
— Вы сказали, что вам надо в Сеул?
— Да.
— Можете заплатить вперёд? Сейчас встречаются обманщики, которые не платят за проезд.
— У меня нет наличных, я заплачу, когда мы доберёмся до дома.
Таксист глянул на неё в зеркало заднего вида. Волосы у неё были взъерошены, одежда помята. Суджин подумала: «Наверное, он думает, что я сумасшедшая».
— Что за игры в такое позднее время?
— Если по пути попадётся банкомат, остановите, я сниму деньги и заплачу вам.
— Хорошо. Давайте поедем. Люди должны доверять друг другу.
— Побыстрее.
— У вас срочные дела в Сеуле?
Не рассказывать же ей, что она скоро выходит замуж! Водитель больше ни о чём не спрашивал. В такси пахло новой кожей и пластиком. Она устало откинулась на спинку сиденья и вытянула ноги, внизу что-то звякнуло. Это был пакет с разбитыми тарелками. Он был совсем мятый, сбоку была дыра. Суджин вытащила из пакета осколок и зажала его в руке. Тем временем такси выехало на хайвей, и освещённый желтым светом туннель проглотил его. Суджин закрыла глаза.
Этот певец обладал необыкновенным чарующим голосом. До наступления половой зрелости он был обычным мальчиком, отличающимся от других только слабым здоровьем. Он часто простужался или подхватывал какую-нибудь заразу. Родители никогда не говорили этого вслух, но думали, что он не дотянет и до двадцати, поэтому старались потакать ему во всём. Их забота казалась ему чрезмерной, и, чтобы не обременять их, он редко говорил им о своих желаниях. Ему тоже казалось, что он не проживёт долго и им будет нелегко вынести это, поэтому, пока жив, он старался волновать их как можно меньше.
Мальчик учился игре на скрипке и фортепиано. Фортепиано он любил больше и, с тех пор как закончил обучение, продолжал заниматься по два часа в день. Иногда он тихонько напевал и понимал всё яснее, что фортепиано не в состоянии выразить все его чувства. Тогда он не знал, что это за чувства, и не в силах был объяснить их окружающим.
