На дороге мелькали редкие заправки, мы проносились мимо. Иногда вдалеке показывалась цепочка деревенских огоньков. Автобус наклонялся то влево, то вправо (дорога виляла между горами), поднимался и опускался, пружинил и вздыхал. Я смотрела в окно, в глаза своему тусклому отражению.
И вот я в нашей квартире в Питере, пришла домой после занятия по рисунку, на котором Никитин грубо и совершенно несправедливо меня отругал. Закрываю дверь, смотрю в зеркало в прихожей. Уши красные, губы поджаты.
– Нина, это ты? – кричит папа из своей комнаты.
– Я, – отвечаю.
Заглядываю в его комнату, он сидит спиной ко мне за компьютером, на мониторе – ряды программного кода. Хочется плакать, но я держусь. Не поворачиваясь, он говорит:
– Мой руки и ужинать.
Я иду в ванную, мою руки, представляю, как горько плачу, как слезы капают в раковину. Но я силой заталкиваю обиду, боль и папино непонимание глубоко-глубоко, туда, откуда их будет не достать. Потом папа молча кормит меня, и я молчу. Молчу, как всегда.
И вдруг я вижу, что это не папа, а Зеро, и мы не на кухне, а на сцене. Он хлопает в ладоши и взлетает, в ту же секунду театр превращается в аудиторию в Академии, где велись занятия по рисунку. Он парит под ее стеклянным куполом. Потом Зеро вдруг оказывается в прихожей нашей квартиры в Петербурге. Он одет во все черное и закутан в плащ с остроконечным воротником, как в старых фильмах про Дракулу. Когда он широким жестом запахивает плащ, черная ткань закручивается вокруг него толстыми складками и превращается в воронку, которая затягивает его в себя, и все исчезает с громким хлопком. Потом я снова вижу папу: он левитирует за окном моей комнаты, дома, в Питере. Он наблюдает за мной, пока я сплю, – я вижу это сверху, как будто и сама парю над нами обоими. Я решаю посмотреть на себя в зеркало, но, как только поворачиваюсь к нему, оно трескается, и осколки падают на коврик. Потом снова Зеро. Он появляется в нашем доме на Ортиджии. В джинсах и футболке, как у папы, он варит кофе в гейзерной кофеварке на хлипкой газовой горелке.
Автобус швырнуло вперед, потом назад. Зеро и театр исчезли, вернулись духота и красный свет от песчанок. Автобус снова подбросило так сильно, что я подумала о землетрясении: что сейчас мы остановимся и переждем его в спокойном месте. Ваня спал на соседнем сидении и, видимо, ничего не чувствовал. Автобус снова тряхнуло, будто кто-то толкал его сзади. Я приподнялась и посмотрела назад. Над сидениями, поверх голов ничего не замечающих пассажиров присосалась огромная тень с ногами-щупальцами. Вот она ударила головой о крышу автобуса, и его снова тряхнуло. Я зажмурилась, повторяя про себя, что это сон или мое воображение, раз-два-три, я открою глаза, и ничего не будет. Но, открыв глаза, я увидела, что тварь смотрит на меня.
