Ведьма надкусила яблоко. Звук был такой, словно кто-то порвал мокрую парусину. Поверх него все так же стонала хищная песня пустыни. Слова не давали пощады никому:
«Я проделала мой путь, я знаю тебя и я знаю твое имя, и я знаю имя той, которая внутри тебя: Заклинательница твоих Двух Земель, уничтожающая огнем тех, кто приходит к тебе, повелительница духов, послушница слова твоего повелителя — вот твое имя».
Мертвые шли, живые падали, ловя случайный или нацеленный снаряд. Никому из них не доставалось покоя.
Где-то, разрывая грудные клетки, из распятых спазмом тел выбирались чудовищные твари — ребра вытягивались в паучьи лапки, позвоночный столб изгибался жалом скорпиона. Где-то еще живые раненые, задыхаясь от истошных воплей, словно прорастали друг в друга, превращаясь в спутанные комки рук и ног. Где-то черепа, отделяясь от шей, усаживались на растопыренные кисти рук и насекомо щелкали челюстями. Все это мясо, все эти кости уверенно и цепко семенили, прыгали, катились на холм. И устремлялись к воротам.
Ворота же встретились с тараном. Грохнули раз, другой, ухнули, треснули. И упали.
Со двора донеслись крики. Не слишком понятно было, чего в них больше — ужаса, решимости, боевого ража. Ясно было одно: тот, кто кричит, еще жив. Кадавры и твари атаковали молча.
Лау добрался до ворот. Внутри у него было пусто — и в то же время бурно, словно на море в шторм. Уцепившись за боковину, чтобы не унесло за остальными, он влип в камень и дрожал всем телом.
На его глазах последние селяне падали под ударами мечей, бросаясь на противника, словно мифические берсеркеры. Мечники же отступали к дому. Маркус де Гиш бился впереди, принимая на доспех удары костяных жал и исковерканных конечностей. «Они все умрут, — сказал кто-то в голове Лау. Наверное, это был его ratio[6]. — Все умрут, и ты тоже умрешь».
«Я проделала мой путь, я знаю тебя и я знаю твое имя, и я знаю имя той, которая внутри тебя: Владычица ночи, которая попирает Красных Демонов, которая содержит праздник бога Хаакера в день слушания грехов — вот твое имя.
Имя твое — Нехлен».
Инкантация закончилась. Ведьма подняла веки, улыбнулась и снова хрустнула яблоком. Она стояла на склоне перед стеной одна. Живых не осталось.
Над головой Лау раздался шорох. Дернув затылком и удивившись, что как-то еще способен контролировать тело, парень уставился наверх. Там, уперев для верности ногу в камень надвратной башенки, сидел инквизитор. В руках у него был здоровенный, тяжелый самострел. Острие болта смотрело прямо на ведьму.
