Когда Покровское заняли фашисты, родители чуть не силой удерживали своих детей дома. Надя с Олей по целым дням сидели то в цыганковской, то в гордиенковской хате и часто оставались друг у друга ночевать.
Раньше, прежде чем заснуть, они, бывало, вдоволь наговорятся, насмеются, даже на Надю нередко нападало в эти часы беспричинное веселье. Теперь они лежали молча, напряженно прислушиваясь к тому, что делалось за стенами хаты.
Однажды их поднял с постели чей-то исступленный крик и плач. Девочки кинулись к окну, но на улице была густая, непроглядная темень, и только по затихавшему топоту тяжелых сапог да женскому плачу можно было понять, что какую-то женщину повели в сторону сельской площади.
К тому времени покровчане уже хорошо знали, что такое «новый порядок», о котором все долдонили гитлеровцы.
До утра девочки не сомкнули глаз, думая о том, какое еще злодеяние совершили фашисты, для чего повели они на площадь плачущую женщину? И едва забрезжил рассвет, подруги незаметно выскользнули из хаты.
Взявшись за руки, шли они по узкой, тесной для двоих стежке и вдруг замерли на месте: перед ними на дереве раскачивалось маленькое тело. Оцепенев от ужаса, они смотрели на посиневшее, изуродованное лицо. Это был Коля Панченко. Надя долго стояла у дерева, ей казалось, что ноги вросли в землю: нестерпимо было стоять и смотреть и не было сил двинуться с места. А Оля вдруг вскинулась, заплакала и бросилась бежать. Медленными, тяжелыми шагами пошла прочь и Надя.
Много ночей подряд они обе не могли спать: перед глазами все стояло искаженное мертвое лицо. Оля плакала, зарывшись лицом в подушку. Надя лежала молча. Без слов, неотступно и горько она думала об одном: как же быть? Что же делать?
…Они слышали плач девушек, которых фашисты угоняли в Германию. По ночам их будил сухой треск автоматов. Утром за селом они находили свежие могилы.
Однажды они возвращались с картофельного поля в сумерках. Небо было высокое, сиреневое, воздух прозрачный. И так не хотелось думать, что на земле война. Но война была постоянно с ними. Прежде, если случалось что-нибудь худое, можно было забыться над книгой, отвлечься разговором, пойти в кино. А теперь? Нет, теперь беда была с ними постоянно. И только теперь они поняли, что такое настоящее горе. Прежде, бывало, получишь плохую отметку, повздоришь с подругой — и свет не мил. А сейчас… Если бы вернуть те дни со всеми их горестями! Как было бы хорошо!
— Надь, — окликнула Оля, — посмотри!
