Ребята то шли, то ползли, поминутно замирая на месте. Им казалось, что шелест сухих стеблей слышен за версту.
— Стоп! — прошептал Вася.
Мальчики очутились почти у самой изгороди. Они лежали, опершись на локти, а в трех-четырех шагах от них были пленные. Да, за колючей проволокой, в грязных, изодранных гимнастерках, а то и в одном нижнем белье, прямо на земле, тесно прижавшись друг к другу, сидели русские солдаты. У них не было крыши над головой, они жили под открытым небом и спали на голой, уже схваченной морозом земле.
Вася огляделся. С этой стороны лагеря почти не было охраны. Часовой ходил до кукурузного поля и тотчас поворачивал назад.
— Боятся! — прошептал Коля. — Боятся, как бы кто в них не запустил камнем.
— Камнем! Пули в затылок — вот чего они боятся! — ответил Вася, продвигаясь все ближе и ближе к изгороди.
Руки у него окоченели, но сейчас он этого не замечал. Он приметил пленного, который сидел почти вплотную к проволоке и пристально смотрел на него.
— Хле-ба…
Вася не услышал, он увидел это слово: его одними губами произнес пленный.
— Хлеба просит, — шепнул Коля.
У мальчиков ничего не было с собой — ведь они и шли-то на базар, чтоб принести оттуда какой-нибудь еды. Вася пошарил в карманах — ни корки. Но как уйти, ничего не дав, не перемолвившись ни словом?
Уже стемнело, когда к Носаковым пришла тетка Настасья. В сумке у нее лежали черные сухари и печеная тыква.
— Как твой затворник? — спросила она еще с порога.
Домна Федоровна приложила палец к губам.
— Уткнется в подушку и молчит, — ответила она тихо. — Сам, как народившийся теленок, еле на ногах стоит, а хочет уходить.
— Ни, ни! Мой велел сказать, чтоб и думать не смел. Когда надо будет, скажут.
— Здорово! — вдруг послышалось у нее за спиной.
В кухню вошел Костя. Одной рукой он опирался на стену, другой — на толстую палку.
— Вот испугал! Аж в голову ударило! Ну, чего встал? Жизнь тебе надоела, что ли?
— Не шуми, не шуми, Настя! — сказала Домна Федоровна и добавила почти про себя: — Да где же он? Куда запропастился? Ведь с утра…
Она вышла в сени проверить запоры на дверях, а Костя, присев на табуретку, торопливо заговорил: — Уходить мне надо. Она чуть не голодная сидит, все мне да Васе. Посмотрите, как исхудала — насквозь светится. Вчера вошел сюда, а она картофельные очистки ест. Я говорю: вы что же это? А она: от них самая польза. Уходить, уходить мне надо! Что, не видно Васи? — спросил он, поднимаясь навстречу Домне Федоровне.
