Поравнявшись с передними седоками, Волчонок тихо сказал Хагену:
— Знаешь, я там тебе наговорил…
— Молчи уж, лоботряс, — посоветовал Лемминг, — а то муха в рот залетит.
Торкель молча кивнул и отъехал назад.
Сам же Хаген спросил чародея:
— Так что ж это выходит, братец-ворон, ты у нас неуязвимый? Бессмертный, что ли?
— Какое там, — поморщился Хравен, надвигая тирольку на самые глаза. — Сразить меня вполне возможно, хотя и не так просто, как думал этот благородный недоносок Тивар. Но признаюсь вам, друзья, то не моя заслуга. Чёрная Школа. Её тьма живёт во мне до сих пор. И будет жить, пока не сожрёт меня изнутри.
— И что тогда? — спросил Хаген.
— Тогда вам лучше оказаться от меня как можно дальше, — безразличным голосом проговорил чародей. И добавил, — впрочем, этот час наступит ещё нескоро. Но скажи теперь ты, братец-лемминг: каково это было, убить дитя?
Хаген пожал плечами. Хорошего ответа у него не было. Дал, какой нашёл:
— Всегда приятно убить плохого правителя, и тем приятнее, что он не успел вырасти.
— С чего ты взял, что он стал бы непременно плохим правителем? — нахмурился вождь. — Тебе старики милее детей?
— Ну, во-первых, — усмехнулся Хаген криво, — малец многовато видел. Во-вторых, он пошёл в своего отца и деда, а не в прадеда и в дядю, это очевидно, и никаким воспитанием того не изменить. Уж поверь, кровь предков — великая сила. Не твоего ли отца кровь толкнула тебя самого на подвиги, на дорогу чайки? В-третьих, плевать я хотел на королевского щенка, но Альвард Учёный снискал моё уважение давным-давно, и, почитай мы мудрость больше доблести, быть может, и жили бы иначе. Потому его жизнь и здоровье мне важнее жизни и здоровья королевича. В-четвертых, мне и на Альварда глубоко наплевать, если честно. Просто так уж стали тэфли на нашем поле. Нам ещё здорово повезло!
— Сдаётся мне, ты не всё говоришь, — заметил Хравен.
— Ну да, давайте поговорим, что у кого на душе, — язвительно бросил Лемминг.
— А ты, дружище, хуже прикидываешься бездушным, чем тебе того хотелось бы, — сказал Тур.
— Так, стало быть? — Хаген изогнул бровь, глядя в лицо Хравена, наблюдая, как плавится под солнцем его вечный лёд. — Ладно, вот вам моя пятая причина. Видите ли, я сам был таким, как этот Кольгрим сын Тивара. В этом ребёнке я узнал себя. Я себе не понравился. И я убил себя. А на предсмертное проклятие Хейдис мне и подавно плевать. Довольно ль вам этого?
Друзья кивнули. Молча. Тогда Хаген обратился к Хродгару:
