Сельмунд отвернулся. И тихо произнёс:
— Я не самый храбрый из мужей, это так. Я мало боюсь простых смертных, и живых, и неживых, но я боюсь не простых смертных. Не знаю, следует ли вам знать о том, но… Эрнгард дворецкий сослужил мне последнюю службу. Были у него подозрения, что мальчишка не так прост. Кольгрим — сын ведьмы. В жилах его — кровь, отравленная чарами. Когда умирает ведьма, её сила — вам это ведомо — переходит ученику или ближайшему из родичей. Малец и так мог бы вырасти сильным колдуном, но по смерти матери… Видрир Синий предупредил меня. Перепуганное дитя, чья душа искалечена колдовством… То, что устраивала Хейдис, показалось бы милой шалостью. Не мне было бы удержать бурю конца времён.
Хродгар бросил взгляд на Хагена. Тот стоял, как каменный столб.
Тут подал голос Лейф:
— Сдаётся, ты переплатил нам, сын Сигмунда. Здесь три тысячи!
— Отчего такая щедрость? — усмехнулся Хродгар.
— Не моё, не жалко, — двинул плечами Сельмунд, — это не мои деньги, а те, что вам посулила моя покойная, безвременно ушедшая супруга. Но, Хродгар хёвдинг, на то, что было обещано в придачу, с моей стороны даже не рассчитывай.
— Невелико горе, — засмеялся тот, — барсучьи окорока я люблю тушёными в сметане.
На том и распрощались.
— Эй, Хаген Альварсон! — окликнул юношу Сельмунд. — Спасибо тебе.
Сын Альвара придержал кобылу, обернулся. Недоумённо взглянул на правителя.
— Ты знаешь, за что, — добавил тот.
— Пустяки, — бросил Хаген с прохладной усмешкой, — на что ещё чужаки нужны?
Из города ехали скоро, рысью, иногда переходя в галоп. На северо-запад, по берегу Колль-реки. Не оглядываясь. Лишь когда солнце переместилось на юго-восток и всадники увидели свои тени перед собой, а Гримсаль окончательно скрылся за перелесками, сбавили шаг.
Первым ехал, как положено, Хродгар хёвдинг. Справа от него — Хаген, слева — чародей. Его плащ вернул свой исконный алый цвет. Позади ехали земляки-линсейцы. Бьярки задремал в седле, Лейф молча курил. Сундучок с добычей он держал спереди, в намертво зашитой торбе. Посреди поезда ехал Торкель, обнимая Эрну, посадив её перед собой. Девушка сладко спала под действием маковой настойки и сонных чар. Рану на сердце Хравен ей заштопал, вычистил боль воспоминаний, оставив лишь саму память о случившемся. По другому Эрну было бы не спасти. На туго перевязанной груди виднелось лишь крохотное красное пятнышко. Лейф пошутил, что, мол, нескоро тебе ещё мять эти дивные плоды. Все засмеялись, а Торкель даже не огрызнулся. Выдавил кислую улыбку.
