И страшные линсейские ругательства Лейфа, которые мы тут опустим.
В покоях королевы плясало зелёное колдовское пламя, прожигавшее сам камень. Однако даже оно не остановило Яльмара. Огонь жёг его плоть до самых костей, но ненависть — о, этот чёрный пламень терзал его дух куда сильнее. И дольше. Долгих семь зим, с того самого мига, когда пригожая дочь Брокмара объявила о своём выборе. Почему, спрашивал себя Яльмар, почему всегда выходит так, что любовь достаётся Тивару, а не мне? Мать и отец баловали младшего, а от старшего лишь требовали; народ столицы и всех четвертей молился на Охотника, а Молчуна всюду боялись и осуждали; и даже Хейдис отдала руку и сердце златовласому королевичу. Подумаешь, Фрейя Коллинга! Распутная рыжая сучонка, ведьма из чащи, только и того. Ровное пламя отвергнутой страсти взбурлило недрами вулкана, выжигая сердце беспощадным лесным пожаром ненависти. Ненависть. Вот что питало дух Яльмара Молчуна последние семь зим — и под небом, и под землёй. Каждую безлунную ночь это чувство поднимало его из Нижнего мира, гнало в проклятый и проклинаемый город, толкало на новые и новые жертвы, убийства и побоища. Вело во дворец. В эти покои, где уже однажды пролилась кровь, о которой он не жалел, где раздавались некогда крики, звучавшие слаще арфы.
Мог ли помыслить Яльмар Хорсесон, король на пару недель и братоубийца, какой подарок поднесёт ему судьба в клюве ворона-чародея?
И никакие громы и молнии, никакие чары и заклинания, никакие тролли и мертвецы не могли сдержать молчаливого сына конунга.
Хродгар и Лейф смотрели, немея от ужаса, как горящий мертвец идёт сквозь бушующее пламя, выхватывает из женских рук резной посох, ломает его, а затем набрасывается на Хейдис, валит её на пол и насилует, как насиловал четыре года назад в этой же комнате. Тогда он воспользовался своим мужским членом — теперь же орудовал обломком колдовского жезла. Бьярки всё носился по переходам, вращая теперь секирой, а не мечами, кроша останки Белых плащей: чтобы даже не шелохнулись.
Рядом, словно ниоткуда, возник Хравен. Он был бледнее обычного и пошатывался, придерживаясь за стену. След от копейного удара на груди затянулся, но даром не прошёл, и это было заметнее, чем колдуну хотелось бы.
— Вот это я понимаю, — прохрипел чародей, — четыре года пролежал в земле, но столь же пылок и полон страсти, как и прежде. Эх, завидую…
— Может, ему помочь? — подумал вслух Хродгар.
— А разве он сам не справится? — хмуро хохотнул Лейф. — Или ты намерен получить-таки обещанное «в придачу»?
