Пальцами, онемевшими от ударов по клавишам, я доставала учебники, тетради и принималась за уроки. Несмотря на все тревоги, мне легко удалось получить высший балл по всем предметам, включая «Введение в логику». В узких рамках Изгнания есть своего рода глубина, сродни невидимой глазу пропасти, поэтому преуспеть в учебе не составило труда – мои однокурсники, даже стипендиатки из Экради, занимались спустя рукава. На поверхности бурлила общественная жизнь: футбол и прочие виды спорта, «подражание грекам» (все эти братства, внушительные клубы, разбросанные преимущественно по Юниверсити-авеню), бесконечные инициации, свидания. В субботний полдень до моей кельи доносились исступленные вопли болельщиков с футбольного стадиона, расположенного на дальнем конце кампуса и, по слухам, вмещавшего более двадцати тысяч зрителей! В пустынном музее, где, кроме меня, не было ни души, даже двадцать человек казались толпой, чего уж говорить о двадцати тысячах.
Среди студентов зубрежка считалась зазорной; а «греков», проводивших много времени за уроками, клеймили предателями. Свои отличные отметки я держала в строжайшем секрете, они уродовали меня не меньше, чем прыщи (знаю, соседки честно сказали). После кошмарной вечеринки в «Сигма-Ню», инцидента с Жердью и обидами Бетси моя общественная жизнь сошла на нет – к величайшему моему облегчению.
Одиночество особенно остро ощущается в разгар чужого веселья. Нигде не чувствуешь себя такой нелюбимой, как среди парочек, льнущих друг к другу в пьяном угаре.
Когда голова и глаза начинали болеть от напряжения, а иногда – от тщетности усилий, я отправлялась бродить по музею, щелкала выключателями, и тусклый флуоресцентный свет озарял бесконечные залы, набитые экспонатами: одни стояли на возвышениях, другие висели на стенах, третьи пылились в витринах.
Зимой солнце рано скрывалось за толщей белесых облаков, и к шести вечера под сводами воцарялась кромешная, ночная тьма.
Впрочем, даже в дневные часы музей редко баловали посетители. Случалось, профессор Харрик с коллегами проводил экскурсию для коллег-профессионалов, которых интересовали вполне конкретные экспонаты. Изредка заглядывали выпускники или родители студентов, но надолго не задерживались. Их голоса глухо звучали под могильными сводами. Гости призраками скользили среди витрин, косились на экспонаты и, не сбавляя шага, двигались дальше. Заметив меня со стопкой книг или восседающей за огромным ремингтоном, они испуганно вздрагивали, точно видели ожившее чучело.
