Илью лихорадило, болела голова. Он уже не мог стоять на румпеле и ушёл вниз, в салон. Я потрогал ему лоб: жар, и градусник не нужен. Обследование выявило жуткий, донельзя запущенный, тонзиллофарингит. Я скормил ему из аптечки лошадиную дозу антибиотиков, обязал полоскать горло и ушёл на румпель сменять Димона. Уже через минуту из кокпита потянуло горелым спиртом и хриплый «димонический» бас произнёс: «Ну, кто тут самый тяжелобольной в мире человек?»
Они еще о чём-то говорили, но я уже не слушал. Я вглядывался в тёмную полоску на горизонте. Еще несколько минут назад это было просто облако. Теперь я различал крутые склоны, долины, спускающиеся к морю… Земля!
Двумя часами позже весь наш невеликий экипаж, включая выползшего из кокпита Илью, осматривал горную цепь. Она занимала почти весь восточный горизонт, мы шли на самую её оконечность. Дальше от берега горы становились выше, круче, а справа по борту уходили вообще под облака. «Братки» – просипел Димон – «Братушки, это ж Кавказ! Нас мотануло канкретна!». К тому времени ветер отошёл, подослаб, и мы могли спокойно двигаться на север вдоль обрывистого берега. «Нутром чую» – прошептал Илья – «Там, где эта цепь кончается, есть бухта». Тут он замолчал, вглядываясь куда-то вдаль, глаза его прояснились. «Народ, идём тем же курсом. Прямо по ходу – трамвайчик». И действительно, в паре миль от нас чикилял прогулочный теплоходик, из тех, что катают возле порта туристов. Они принципиально не отходят дальше радиуса начала морской болезни. Как чайки для моряков Колумба, для нас он означал скорый конец пути. Вслед за ним мы обогнули мыс, и перед нами в лучах вечернего солнца открылся приморский курортный город с белыми домиками и кривыми улочками, сбегающими к набережной. Вот мол, на молу – маяк. Вот пристань, на пристани старики и мальчишки удят рыбу. Мы смайнали паруса, подошли ближе и я, единственный, сохранивший голос, крикнул им:
− Добрый вечер! Как ваше место называется?
− Малая Бухта – донёсся ответ.
− К чёрту подробности! – проревел Димон внезапно прорезавшимся хриплым басом – Город какой?
− Анапа – хором ответили с пристани.
Илья повернулся к нам с Димоном. Бледный, красноглазый, с синяками под глазами, он был велик и горд.
− Дошли! – прошептал он, и уполз в кокпит переодеваться к швартовке.
Ветер уже совсем стих и не мешал нам швартоваться к дощатому пирсу на столбах. С другой стороны пирса сушились рыбачьи сети и чья-то одежда, лежали вёсла. Всё указывал на то, что народ тут стоит спокойный и доброжелательный. Впрочем, это не мешало аборигенам подойти к нам сразу после швартовки. Они подошли с третьим сакраментальным русским вопросом: «А какого?», и без ответа уходить не собирались. Почувствовав себя в родной стихии, Димон, отодвинув нас, перебрался на пирс, и уже через пять минут, потрясённые димоновым напором и новообретённым басом, местные отступили. А еще через пять, привлечённый шумом и толкотнёй, пришёл Олег Егорыч, долговязый и жилистый дядька неопределённого возраста, «старший над всем этим гамузом», как он отрекомендовался. Он посидел с нами в кокпите, обговорил с Димоном плату за швартовку и посоветовал мастера, к которому можно обратиться для починки дизеля. Осмотрев в вечернем свете треснувший люк, сказал, что с утра посмотрит, обмеряет и, если металлическая рамка уцелела, может взяться за ремонт и сам.
