— Нападут,— бодро произнес Баталов,— разобьем.
— Безусловно. Фашистов мы разобьем. А только может случиться, что и нам отступать придется.
— Что вы говорите?..
— Все может быть. Тем более... — комдив помолчал, возможно не решаясь сказать что-то важное, известное только ему.— Тем более что не все мне в наших планах нравится. Военных, понятно. Не дай бог, тронут нас с места — далеко можем откатиться...
Баталов тогда больше думал о Шурочке, но последние слова насторожили. "Пугает старик, не хочет отдавать дочку за меня",— подумал он, и обида горьким комком засела в горле.
— Не понимаю вас, товарищ комдив.
— Ну и отлично. Можешь не понимать, но послушать хороший совет следует. И еще вот что: говорил я с тобой, как с сыном. За сына тебя и считаю. Поговорили, и забудь о том, что услышал. А Шурочку люби. Она хорошая и единственная у меня. Может, и пронесет напасть. Тогда осенью и свадьбу сыграем. Шурочка тебя тоже любит. Можешь не сомневаться, будет она твоей.
И вот теперь этот короткий разговор вызвал множество мыслей. На что намекал комдив? Не знал ли уже тогда старый седой генерал о том предательстве, о котором теперь открыто говорят Саханчук и Дьячков? А если знал, то почему молчал? Комдив не из тех, кто мог безразлично ожидать событий. И все же в его голосе кроме горечи чувствовалось какое-то непонятное безразличие...
Под бинтами чесалось тело.
Баталов слышал: это признак того, что рана заживает. Он радовался и надеялся быстро подняться на ноги. После полудня его обычно знобило. Все плыло перед глазами, и сухой нестерпимый жар обжигал лицо. Лихорадка иссушала силы, как жаркий летний день сушит росу. А жить хотелось. Шурочка то появлялась перед глазами, то исчезала. Где-то далеко-далеко, словно шмелиное гуденье, слышался говор товарищей. Появился комбат, приложил ко лбу руку.
— Опять капитан бредит.
— Скорей бы туда или сюда.
— Махнули бы мы, но жалко его.
...У пушки огромный ствол с черной бездонной пастью. Пушка целится в Баталова, и пасть угрожающе надвигается, закрывая собою небо, лес, поле... Из нее вырывается сноп искр. И снова в него прицеливается пушка, но уже издалека. Ворочает длинным хоботом, и вот уже поймала его на прицел... Выстрела не слышно, но красное ядро — большой огненный шар — медленно летит. Вот оно рядом, остановилось, словно раздумывая, что делать. И уже не ядро, а голова летит в чёрном просторе. Голова тяжела, и она кричит, разламывается от боли.
