— А вы не один? — спросил Михась и сам растерялся: таких вопросов не задают.
Но Тышкевич словно ие заметил его промаха.
— За нами, брат, вся партия. Ясно?
В сенях скрипнула дверь. Иван Анисимович сразу заговорил о другом:
— Небо какое чистое. Раньше бы этому только радоваться — сенокос... А теперь лучше бы дождика. Все нашим легче.
Подошла мать, присела рядом.
— Та война тоже в жаркую пору началась, А когда кончилась, не помню.
7
Прусовы всегда были известны своей бедностью. Земли — кот наплакал, да и та — подзол, болота, пригорки, поросшие сивцом. Но из всех Прусовых самым бедным был Гаврила. Три десятины земли, старую хатку, перестроенную из хлева, корову-передойку и общипанного петуха — вот и все, что получил Гаврила после раздела отцовского хозяйства. Такого обходила за версту любая нищенка, и все же Гаврила женился на рябой, неуклюжей и всегда молчаливой Теклюсе. Теклюся — сирота, жила с мачехой — обрадовалась, когда приехали сваты. Свадьбу сыграли сразу после покрова, за год до войны. Гаврилу в армию не взяли: еще мальчуганом ему искалечило руку на мельнице.
Прожила Теклюся с Гаврилой два года, родила дочку — маленького заморыша, а через два месяца похоронила Гаврилу. Молилась богу Теклюся, просила не оставлять ее с дочкой, и бог, казалось, услышал ее молитву. Сначала скинули царя, и добрые люди наделили ее землей, не очень хорошей, но хоть корову было куда выгнать. Потом появился беженец из-под Гродно, лысый, горбатый Болесь. Переночевал, да так и остался в хате. Помог растить Верку, да и землю кое-как обработал. Пропал он так же неожиданно, как и появился. Не венчанный — разве удержишь.
Теперь Теклюся молилась, чтоб Верке легко было в дороге. Верка хоть и безбожница, повыбрасывала иконы и лампадку, а все же бог поможет ей, потому что Теклюся не слушала дочки и тайком всегда ему молилась.
В сенях что-то загрохотало. Теклюся торопливо поднялась с колен: в хату вошла Вера.
— А бог ты мой?.. — испугалась старуха. — Может, тебя немцы перехватили? Или раздумала ехать?
Теклюся смотрела настороженно, чувствуя какую-то беду, вошедшую вместе с дочкой в хату. Почему Вера не уехала? Там, со своими, спокойнее было бы. А немца, бог даст, прогонят. Вот так и в двадцатом году ползли по полю гусеницы, поедая все живое, а потом за одну ночь подохли.
— Вот что, мать, я долго не задержусь. Как в деревне? Мне побывать там надо.
— Сысоя видела, — начала мать, думая о том, что Вера вернулась не вовремя. — Посмеивается, видать, рад, что немец приходит.
