— А я думал, что ты на восток подался...
— Хотел было, да вернулся.
Мать перебила, поспешно вступая в разговор:
— Что уж ему, если и вы, Иван Анисимович, остались. Бог даст, все обойдется. Школы всегда будут.
Михасю было неловко от такого намека матери, но он нетерпеливо ждал, что ответит Тышкевич.
Иван Анисимович не спешил. Он вынул папиросу, долго мял ее в пальцах, потом так же неторопливо прикурил. — Пожалуй, ни мне, ни Михасю в тех школах работать ие придется.
— Михась еще и плуг не забыл.
Тышкевич крякнул и закашлялся.
— Учили вы его, учили, а теперь — за плуг. Ничего, он уже и учителем будет, а может, инспектором или наркомом.
— Дай-то бог, — откликнулась мать и пошла стелить постель.
— Может, на завалинку выйдем? — предложил Михась.
Ему хотелось побыть наедине с Тышкевичем, спросить, что тот намерен делать. Но как только они сели на завалинку, Тышкевич ошеломил Михася вопросом:
— Что ты, Михась, думаешь делать?
— Кто знает, что буду делать завтра, — степенно ответил он.
— Давай без хитрости, — оборвал его Тышкевич. — Может, поверил, что немцы Москву заберут? Советский Союз вплоть до Урала захватят? А... вот что...
Тышкевич злобно выругался. Михась удивился, впервые услышав бранное слово из уст Тышкевича.
Помолчав, Михась начал издалека, не только потому, что все еще не доверял своему бывшему учителю, а больше для того, чтобы рассеять свои сомнения.
— Я так думаю, Иван Анисимович: легко было отступать, а наступать будет труднее. Пока партия подполье наладит, пока восстание подготовит, использует революционную ситуацию — не один год пройдет.
Иван Анисимович снова перебил его:
— Сам придумал или какой-нибудь дурень наговорил?
— Сам, — обиделся Михась.
— Значит, сам дурень. Начитался книг и радуется. Да пойми же ты, теоретик, что немца в Москву до зимы не пустят, пусть он хоть разобьется, а не пустят его. А там он быстрее Наполеона побежит. И бить его будут на всех дорогах.
— Чем бить? Вилами?
— Вот потому я и пришел к тебе. Если не боишься, продолжим разговор. Боишься — скажи сразу.
— Что вы! Только скажите, как? — загорелся Михась.
Все как-то сразу стало на свое место. Исчезло чувство одиночества, неуверенности, печали. Словно не было рыжего фашиста-диверсанта, Сухаревского, бомбежки. Словно опять повторились весенние маневры с их увлекательной таинственностью, романтикой ночных походов.
— В таком случае слушай и запоминай! — Иван Анисимович придвинулся ближе. — В лесах и во рвах осталось много оружия. Собрать его надо. Ясно? Один, понятно, не справишься. Хлопцев, девчат организуй, комсомольцев, но таких, которые умеют держать язык за зубами, Сами никаких глупостей не делайте. Дисциплина — это, брат, главное. Обо мне никому не говори. Ясно?
