— Да ведь это нам по пути...
Тут и Михась не мог утаить своей радости.
Теперь они не придерживались дороги. Шли напрямик полями, почти не разговаривая, и потому время тянулось очень медленно. Хотелось где-нибудь прилечь, отдохнуть. Болели ноги и ломило плечи.
Вскоре им встретились немцы. Эти уже не маскировались под советских солдат.
— Цурюк! — закричал на них рослый белокурый немец. А другой спросил по-русски:
— Уж не догоняете ли вы своего вождя и учителя? Его и след в Москве простыл. Так что, во избежание осложнений, советую вам идти домой.
На полынной меже, под навесом ржаных колосьев, они присели отдохнуть. Сухаревский, сняв с головы шапку, пригладил реденькие волосы,
— Тэ-эк, поиграли в отступление.
Михась, удивленно посмотрев на него, ничего не ответил. Нагнул колос, густо обвешенный желтоватой пыльцой тычинок, дунул, желтая пыльца запорошила пальцы.
— Цветет? — кивнул головой Сухаревский. — А мы отцвели, так получается... пустоцветом. Все "ура" кричали, в ладони, хлопали, а нас как хлопнули — очухаться не можем. Крышка! Я, Ланкевич, немного в этом деле кумекаю. Конная Буденного, как мы когда-то пели, теперь ноль без палочки. На танки, на самолеты ее не пошлешь. Мы коням хвосты гребешками расчесывали, а немцы танки делали, самолеты.
Михась пытался возразить — сам видел, как на третий день войны по шоссе шли могучие танки "КВ", аж земля дрожала от их стальной поступи, но что-то настораживало, заставляло молчать, а Сухаревский продолжал:
— Я, Ланкевич, слава богу, насмотрелся на наши порядки. Даже тошно. Тех, кто в военном деле разбирался, под корень уничтожили, а на их место дураков поставили. Смех и горе! Служил я у такого "спеца", что даже карту читать не умел. Зато очень хорошо разбирался, как надо ямки копать. Глубина шестьдесят сантиметров, в диаметре двадцать четыре. Почему двадцать четыре, сам не знал, а требовал. Бывало, полсантиметра не простит.
Сухаревский закурил самокрутку, захлебнулся дымом, долго кашлял, надрывая грудь. Михась, глядя на военрука, ждал, пока тот откашляется.
— Вчера с одним командиром разговаривал. Он уже в окружении побывал, едва вырвался. Рассказывал такое, что все нутро у меня перевернуло. Нас учили: пропусти танки — уничтожай пехоту в рукопашном бою. Суворовская тактика в двадцатом столетии! Стыд, позор! Так вот, тот командир мне рассказывал: лежат они в окопах, а танки на них прут. Подают команду: танки пропустить, пехоту отрезать и в штыковом бою уничтожить. Пропустили, Лежат. Ждут. А пехоты — нет. Час лежат, два... Посылают связного на КП, а там никого. Пришли под вечер в деревню, а им говорят: "Немцы уже верст за двадцать впереди". Вот тебе и штыковой бой! Горько, брат, а ничего не поделаешь.
