Когда я сплю, мне часто снится Эдвард. Три наших встречи и последний разговор: «Ошибок не повторяю», «Вовремя остановлюсь». И судорожные всхлипы, когда, сидя на полу перед дверью, я рву на мелкие-мелкие кусочки оставленные деньги.
Такие сны очень выматывают, и я часто просыпаю звонок будильника. Спешу, опаздывая, на работу. И нехотя плетусь обратно…
Дни, впрочем, полностью игнорируя и меня, и мою вконец растоптанную жизнь — стоит признать и давно, давно стоит, что Коршун был для меня гораздо больше, чем любовником, — бегут вперед, сменяя даты на календаре. Почти неделя проходит с его ухода. Остаются всего какие-то сутки до вечера вторника. Первого, что за эти полтора месяца я проведу в одиночестве.
Хочется проспать его весь, ей-богу. Проваляться в кровати. Забыть, пережить… как-нибудь. И дальше, дальше по накатанной.
Только в плане упущен важный момент: вторников в году слишком много, чтобы каждый встречать траурным нарядом.
Наш очередной проект называется «Защитим обитателей моря» и рассказывает об удивительной жизни Атлантики. Мне давно все равно, что происходит с этими зверями, но я упрямо сижу и пишу черновики речей, которые «Общество Зеленых» — то есть мы — будет зачитывать на ближайшей конференции. Передо мной раскрытая энциклопедия. В ней — вымирающие виды рыб, которые, по настоянию Барбары, необходимо включить в рассказ обязательно. «Они бесценны, Белль» — картавя мое имя, часто повторяет она.
Все понято, Босс. Кто платит деньги, тот заказывает музыку.
Я дохожу до середины, с удовольствием замечая, что время идет, и вторник с каждым часом ближе к своему концу, когда мой телефон разрывается громкой трелью. В том подвальчике, где мы разместились в изоляции от всего мира, это слышится особенно жутко. Звук отталкивает от стен и буквально впивается ядовитыми шипами в барабанную перегородку.
Тяжело вздохнув, я отвечаю. Я всегда отвечаю, когда на работе. Не имею права молчать.
— Белла! — облегченный выдох. Сразу, как по команде. — Белла, девочка, где ты? Ты в порядке?
Рене?.. Нет. РЕНЕ?!
— Мама? — я не верю. Я пытаюсь, но не верю. Не может быть.
— Белла, скажи мне, что ты в порядке, — требует она. Задыхается от волнения. Мы не говорили больше двух лет, а я все ещё знаю её лучше кого бы то ни было.
— Да, я в порядке. И я… удивлена, — не лукавлю. С чего бы?
— Это прекрасно… это так прекрасно, моя девочка! — она глотает слезы, прорвавшиеся наружу, и я могу поклясться, что сильно-сильно прижимает телефон к щеке, — это такая трагедия… для нас, для всей Америки… люди…
