— Хочу тебя себе, — объясняюсь, с неожиданной смелостью прижимаясь к Хладному, — в рабстве буду я…
Он задумывается. Я с трудом замечаю это по проскользнувшему отпечатку морщин на лбу и малость потерявшим сосредоточенность в реальности глазам… но ситуация стабилизируется очень быстро.
— Это второе желание, верно? — подводит итог, пальцами пробравшись немного ниже моей талии.
— Да. Мое второе желание, — уверяю, опять же, ни о чем не подумав, лишь возрадовавшись такому благополучному стечению обстоятельств, — я сказала.
За свою сговорчивость, за свою быстроту получаю награду в виде очередного сумасшедшего оргазма, вспарывающего вены обжигающей кровью, и небольшой перерыв до утра.
— В восемь ноль-ноль завтра ты скажешь мне последнее, третье желание, — на ухо шепчет мне Эдвард, когда по привычке обвиваюсь вокруг него, не жалея тело, уже привыкшее не мерзнуть во время таких объятий — тем более после достойного разогрева.
— М-м-м… — недовольно хнычу, зарывшись носом в его шею.
— Именно так, Изабелла, — не принимает отказов он. Голос суровеет, — завтра я намерен забрать свою награду. Пришел срок.
Я соблазнительно улыбаюсь, представив в голове эту картинку. Играя ей.
Его зубы — белые, ровные, ошеломительно красивые — касаются моей кожи, пробивая ее и аккуратными, нежными движениями, как и язык при поцелуях, забирают себе причитающееся. Соленовато-мателлическое, жидкое, бордовое… это нормально, что меня возбуждает подобное будущее?
Но Эдвард останавливает, не дав насладиться. Обрывает, как ребенка, на полумысли.
— Спи немедленно. Иначе я за себя не ручаюсь.
Милая угроза. Я улыбаюсь, признавая поражение. Он тот, кому хочется сдаться. Кому хочется принадлежать — полностью, абсолютно. И кем-кем, а исключением стать мне явно не дано.
— Как скажешь, Хладный, — закрываю глаза, — только вот сон…
— Сон будет, — обещают мне, оборвав, — спи и увидишь.
Я расслабляюсь, аккуратно перебирая в голове маленькие идеи о будущем, последнем желании. Особо важном для него и особо торопливом. У нас есть какое-то время?.. О каком сроке речь?
Но ничего не спрашиваю. А он ничего не отвечает.
Мы оба ждем утра, чтобы эпопея добралась до кульминации.
Но утро приносит кое-что большее, чем необходимость озвучить желание. Оно меняет мои приоритеты.
Карие глаза. Мои карие глаза. С моими пушистыми черными ресницами, закрученными больше положенного. С моими бровями — тонкими, будто специально выщипанными под определенную форму. И моими волосами. Длинными — до пояса. Шелковистыми, с вьющимися кончиками.
