— Когда-нибудь этот ребенок с гордостью скажет в школе, что один из его родителей — существо неопределенного пола, — ядовито выплевывает мужчина, переступая через себя и глядя-таки жене в глаза. Чтобы уничтожить возможность списать все на шутку.
— Эдвард…
— Ты можешь хотя бы на минуту представить себе, что просишь сделать? — Каллен распаляется больше прежнего. Отчаянные попытки жены найти аргумент для ответа — причем конечный, беспрецедентный — будят в нем зверя. Он вырывает руку из маленьких пальчиков.
— Да, я понимаю…
— Ни черта. Ни грамма не понимаешь! Я не смогу стать тем, кого он должен будет во мне видеть! Стать его отцом! Я не смогу защитить его, не смогу ему помочь и не смогу дать ему даже совета… простого совета! А все потому, что слушать совет оттраханного мужчины, — он с такой силой ударяет по доске пола, что Белла вздрагивает, прикусив губы до самой крови, — все равно что расспрашивать заключенного о правопорядке!..
Белла смотрит на него широко раскрытыми глазами и часто дышит. Смотрит, впитывая в себя каждое слово, пропуская через тело. Слезы уже набухли, уже готовы катиться вниз, но держатся на месте. Из последних сил.
— А самое страшное, что я не смогу его любить… так, как надо. Как он заслуживает.
Заканчивая, Эдвард тяжело выдыхает, закрывая глаза. Тщетно старается выровнять дыхание и унять дрожь. Огонь внутри все еще пылает. Чтобы он затух, нужно не меньше часа спокойствия, брать который неоткуда.
— Неужели если бы это случилось со мной, — после нескольких секунд молчания, негромко и дрожащим голосом, но с ощутимой уверенностью внутри, уверенностью в нем, как и прежде, спрашивает девушка, — ты бы позволил мне убедить себя во всем этом?
Выдох. Еще вдох — отказывается пока терять самообладание. И смотрит так пронзительно, так честно, что не посмотреть в ответ — неизмеримый по жестокости поступок. Эдвард не выдерживает — смотрит.
— Нет… — сомневаться не приходится. И не пришлось бы.
— Вот видишь, — уголков побелевших губ касается улыбка, — тогда почему ты решил, что это дам тебе сделать я?
— Мы отличаемся друг от друга.
— Всего лишь полом…
— Хотя бы полом, — Эдвард мужественно продолжает говорить, хотя жжение в горле уже просто невыносимо, — ты — женщина.
— Это не значит, что я не могу тебя защитить, — она робко прикасается к его груди, проводя линию ровно там, где сердце. По царапинам, затянувшимся коричневой коркой.
— Не можешь. Ты можешь помочь зализать раны, но не защитить. И это все, на что теперь способен и я сам…
