— Я понимаю тебя, — признается, оставаясь сидеть неподвижно. Хочет, очень хочет коснуться мужа, но не рискует. Опасается.
И прежде чем он успевает возразить, продолжает:
— Я знаю, что бывает время, когда кажется, что вокруг только темнота и ничего больше. Что нет смысла пытаться что-то сделать и куда-то идти — со мной тоже это было.
Каллен скорбно усмехается. От этого звука Белла едва ли не морщится.
— Gelibter, — сдается в пользу тяжелой артиллерии, снова произнося это слово, — на самом деле из непреодолимого в этом мире только смерть. Когда человек мертв, нельзя ничего сделать — это безысходность, потому что его не воскресить. Но все остальное… все, даже если оно ужасно… можно пережить. У них получается. У них всех. И у нас с тобой, Эдвард, у нас обязательно получится!
Интересно, насколько в свою искрометную тираду верит она сама? Сидя здесь, глядя на него и припоминая все то, что услышала прошлой ночью и этим, черт его подери, утром. Утром Вопроса…
— До стадии переживаний, — Эдвард прочищает горло, упрямо глядя вниз, на свои руки посреди темного пола, — как правило, не доходит… сейчас очень просто оступиться на крыше или перепутать чай с кислотой…
— Зачем ты это говоришь? — жмурится Белла.
— Для большей правдоподобности.
Мужчина не знает, откуда в нем столько злобы, спеси и отвратительнейшей серой безнадежности. После требования Беллы выбрать и ее, и ребенка или потерять всех, наплевательское отношение выползло из своей темной норы. А когтями оно дерет очень больно… по живому.
— На каждый день рождения мы задували свечи, помнишь? — она с трудом, но еще в состоянии делать вид, что все в порядке; по крайней мере, голосом — старается. — И всегда загадывали желание. Чего просил ты? Каждый год, Эдвард!
Каллен стискивает зубы. Цедит:
— Жить рядом с тобой.
— Со мной и..?
— С тобой. Жить рядом с тобой, — мотает головой он, раскусывая план жены, — каждый гребаный год. Чтобы без тебя не остаться.
— Ты тоже хотел Его, — девушка громко втягивает воздух, вырываясь из цепких лап всхлипов. Бережно и нежно, как настоящая мама, как всегда делала и Эсми с Эмметом, укладывает ладони на свой живот. Гладит его кончиками пальцев.
— Когда-то — да.
— Ничего не изменилось, — уверяет Белла, пересиливая испуг и подбираясь к нему ближе. Робко притрагивается к пальцам левой руки, особое внимание уделяя тонкому ободку золотого кольца, — мы вместе, мы друг друга любим, и у нас все получится.
За раздражением следует ненависть. Без промежуточных этапов и шагов она накрывает собой так крепко, что выпутаться — невозможно. Эдвард ощущает, как горит лицо и как сжимаются в кулаки ладони. От усилий сдержаться ему тяжело дышать — не та эта реакция, какой можно было ожидать после столь выматывающей ночи.
