Та самая Анна Мэй, которая плакала перед всем классом, – это одна из граней моей личности. Другая Анна Мэй была рождена артисткой. И в определенных условиях она любила завоевывать внимание публики и делала все, чтобы удержать его. Если бы в тот самый момент моего унижения кто-нибудь сказал: «Подождите! Включите музыку!», я бы немедленно вскочила с пола с улыбкой до ушей, стала бы петь и танцевать, несмотря ни на что. Вот что я делала с уверенностью, и за что мне никогда не было стыдно. Боязнь сцены – это не про меня. Будучи маленькой девочкой, я знала, что могу петь лучше, чем взрослые женщины, окружающие меня. Этот талант был у меня от рождения. Голос был моим даром, и я знала, как его использовать.
Я посвятила пению всю свою жизнь. Мои самые ранние воспоминания об этом относятся к тому моменту, когда мама взяла меня в магазин за покупками. Тогда она и мой отец жили в Кноксвиле. В отличие от Натбуша Кноксвиль был большим городом, где полно всяких магазинов. Когда продавщицы узнали, что я могу петь, они поставили меня на табуретку (тогда мне было где-то четыре или, может быть, пять лет) и с упоением слушали последние хиты в моем исполнении. «I was walking along, singing a song», – пропела я без запинки. Как только я слышала песню по радио, то сразу же подхватывала ее и моментально запоминала почти каждое слово. Для меня это было так же естественно, как для змеи сбрасывать старую шкуру и облачаться в новую. Мне не приходилось прилагать каких-либо усилий. Я родилась с этим. Выступление маленькой девочки с сильным голосом так тронуло продавщиц, что они одарили меня монетками – десятицентовыми, одноцентовыми, пятнадцатицентовыми и даже пятидесятицентовыми. Для меня это было целое состояние, и я хранила его в своем стеклянном «банке». Это были мои первые гонорары от восхищенной публики!
Кноксвиль также был домом для так называемой «методистской церкви», где мы молились, когда были в городе. Я не знала, что значит слово «методистская», но мне нравилось, что эта церковь уж очень отличалась от нашей баптистской церкви в Натбуше. Когда собирающиеся в церкви люди достигали состояния, которое они называли «вдохновением», они танцевали, хлопали в ладоши, пели во все горло. Они были одержимы богом и музыкой. Я тоже пела и танцевала прямо с ними. Казалось, что это некое представление. Особенно когда происходящее достигало максимальной громкости и быстроты. Я не понимала, что именно проповедует эта церковь, но зрелище, звук, движение, чистая радость от всего происходящего действительно завораживали.
