— А как, сэр, позвольте спросить?
— Как? Во-первых, вот у меня палка, и я вас попросту отколочу. А во-вторых, вот пара пистолетов, и мы можем стреляться хоть сейчас!
— Хорошо, сэр. Даю вам свое слово, — сказал Брэндон в дьявольской злобе; и добавил: — Стреляться мы будем не сейчас, а завтра; и будьте спокойны, я не промахнусь.
— Адье, сэр, — сказал рыцарственный Фитч. — Bon giorno,[63] сэр, как мы говаривали в Риме.
На этом он снова вышел от мистера Брэндона, которого не очень обрадовала проявленная художником необычайная храбрость.
«С чего это парень так обозлился?» — думал Брэндон.
С чего? Во-первых, он отбил у Фитча возлюбленную; а во-вторых, он посмеялся над его произношением, над его претензиями на благородство, и маленький Фитч пришел в такую ярость, что теперь его душу насытит только кровь: он решил во имя «сваво йискусства» и прекрасной дамы унизить гордого противника.
Брэндон остался наконец один и мог хорошенько поразмыслить. Но в пять часов — что за притча! — снова стук в дверь.
— Войдите! — рявкнул хозяин комнаты.
В дверях показался изжелта-бледный, с воспаленными глазами щуплый человечек, почти карлик. Пошатываясь на высоченных каблуках лакированных полусапожек и опираясь на громадную с золотым набалдашником трость, он вошел в комнату развязно, в шляпе набекрень. Шляпа была белая, с широкими полями, а из-под нее, налезая на скулы ее владельца, падали патлы прямых и сальных волос. Борода у человечка еще как будто не росла, и было ему на вид лет двадцать, а весил он — вместе с палкой и прочим — от силы три пуда. Если вам любопытно знать, как этот щеголь был одет, я с удовольствием сообщу, что на шее он носил широкий вышитый голубого атласа платок, на котором красовался похожий на крыжовину карбункул. Далее был на нем пестрый шалевый жилет; широкие синие панталоны, аккуратно перетянутые внизу ремешками, чтобы выставить на вид маленькие ножки; коричневый камзол с медными пуговицами и закругленными полами, туго обтягивавший осиную талию; и поверх всего белый, вернее, белесый кафтан с собольим воротником и обшлагами, а из обшлагов выглядывали на каждой руке по пять маленьких пальчиков, облитых лимонной лайкой перчатки. Одну из этих ручек он держал, не отнимая, на щуплой своей груди; и сиплым тоненьким голоском он пропиликал:
— Джордж! Ста'ый черт! Как дела?
Мы потому так подробно и тщательно описали костюм этого человека (чья внутренняя сущность строго отвечала его мужественной и приятной внешности), что никого на свете мистер Брэндон так не почитал, как его.
