— На черта мне ваши стихи, сэр! Вы лжец и мошенник. И, кажется, трус вдобавок? Трус! Да, я так полагаю, что вы трус; а ежели нет, то вы, не угодно ли, встретитесь со мною завтра утром, как мужчина с мужчиной, и дадите мне удовлетворение за эту подлую обиду!
— Сэр, — сказал Брэндон крайне пренебрежительно и высокомерно. — Если вы хотите произвести надо мной такую же расправу, как над нашим благородным языком, я не буду вам чинить препятствий. Хотя человек моего состояния и не обязан принимать вызов такого, как вы, безродного прощелыги, я тем не менее исполню вашу волю. Но берегитесь: щадить вас, клянусь, я не стану, а я попадаю в червонного туза с двадцати шагов.
— Посмотрим, чья возьмет, — спокойно сказал Фитч. — Если я и не попадаю с двадцати шагов в туза, я все же могу попасть в человека с двенадцати — и завтра постараюсь это сделать. — С такими словами, метнув в мистера Брэндона самый презрительный взгляд, молодой художник вышел за дверь.
Каковы были мысли мистера Брэндона, когда противник оставил его? Странно сказать, но довольно приятные. Слишком презирая Фитча, он никак не думал, что ничтожный этот человечек всерьез намерен с ним драться, и рассуждал сам с собою так: «Наш Фитч, я знаю, пойдет сейчас к Каролине и расскажет, что как было, напугает ее сообщением о дуэли, а потом будет сцена между ней и мною. Я ей скажу всю правду об этих стихах, черт бы их побрал… Угроза кровопролития, смерти… я в опасности… И тут-то…»
Он снова предался обольстительным мечтам; он знал, хитрец, какую власть дадут ему такие обстоятельства над бедной слабой девочкой: она пойдет на все, лишь бы любимый не рисковал своею жизнью. И уже он тешился подленькими расчетами, какую цену он истребует за то, чтоб уклониться от встречи с Фитчем, когда, к его досаде, сей джентльмен опять вошел в его комнату.
— Мистер Брэндон, — сказал он, — вы меня оскорбили самым грубым и жестоким образом.
— И что же, сэр, вы пришли извиниться? — спросил с усмешкой Брэндон.
— Нет, я не извиняться пришел, господин ристократ: этого вы не дождетесь. Я пришел сказать вам, сэр, что я вас считаю трусом. И ежели вы мне не поклянетесь честью ни полсловом не упомянуть об етой ссоре мисс Ганн, что может помешать нашей встрече, то я отсюда не уйду, пока мы не подеремся! Не уйду, и все!
— Вы меня оскорбляете, сэр! Извольте уйти из моей комнаты, или я, честное слово, не приму ваш вызов.
— Потише, сэр! Потише, или я вас, простите, заставлю!
