— На слово, говоришь? А бригадиру прикажете не верить? Вот что в этой записке на обороте написано. Я не стал вам читать ее до конца, думал сознаетесь по-хорошему. Вот… «мне про этих хлопцев один парняга сказал до точности. Встретил меня в селе и спрашивает: кино бесплатное будет? Я ответил: не заслужили, а он говорит: я знаю, кто разворотил копны, и назвал всех четверых».
— Что теперь скажете?
— То же и скажем. Брешет парняга. Брешет! — резко ответил Яшка.
На прощание председатель посоветовал подождать до завтра — пусть сено после сегодняшнего дождя просохнет, пойти с вечера и поработать так, чтоб разговор был закончен и чтоб не было никакого позора.
Сено — сеном, его сложить надо, даже если каждому придется поработать за троих. Труднее снять обвинение, тут уж ничто не поможет.
Васька Пухов вышел из конторы последним. К удивлению ребят, он еще мог разговаривать.
— Так обидно, хоть мать зови.
— Мать не надо, — ответил ему Антон, — а отца твоего позвать надо. Он может сказать, что мы были у него в Макаровой балке.
— А где были до того, он знает? — резонно заметил Сергей. — Могут сказать: разломали копны и сбежали. Голова ты моя, раскудрявая.
— Нет, нет, — вмешался в разговор Яшка, — надо начинать с того парняги, который нас оговорил.
Эта мысль всем понравилась, особенно Антону. Отец сказал, что «никакого кина не будет». Эти слова уже кто-то говорил? Антон остановился, обернулся к ребятам и выпалил на одном дыхании свое открытие:
— Ребятушки… Утром Афонька кричал нам вдогонку: «Никакого кина не будет». Точно, а?
С Антоном согласились. Он обнял друзей и предложил план, созревший в одно мгновение. План был принят. Ребята разошлись по домам с надеждой на то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего. Каждому из них еще предстояло держать ответ перед особым, неповторимым для каждой семьи домашним законом.
Редко Антону приходилось видеть мать праздно сидящей. А тут диво и только. Сидит за выскобленным до бела деревянным столом, положив перед собой оголенные до локтей руки. Антон остановился. Никогда он не замечал раньше, до чего материнские руки с древесиной стола сливаются. Даже прожилки на руках и на столе одинаково набухли.
— Заждалась я тебя, сынок, волнуюсь.
— А чего, мам? Все в порядке. — Антон хотел поворачивать оглобли. Он тяжело переносил разговор с матерью. Ругает она хоть и не обидно, но так, что хочется от стыда сквозь землю провалиться. А жалеть станет, непременно до слез доведет.
