От смеха трудно было удержаться. Новые Васькины штаны, которые он гордо называл плисовыми, впитали в себя столько дегтя и муки, что определить их цвет теперь было невозможно. Белая рубашка разодрана, в подтеках. А лицо? Нечистенок какой-то…
Молнии чертили воздух во всех направлениях, а когда они исчезали, громовые раскаты оглушали сгрудившихся ребят.
Васька был в восторге — ну как же, он занял первое место и теперь будет атаманом. Он толкал умолкших товарищей, пытался рассказать им о том, как хотел удрать и как мельник в наказание закрыл его на чердаке. Но слова его заглушала гроза. Антону он втолковывал, что та самая сетка у деда на гвоздике висит.
— Понял? — закончил Васька.
Может быть, Антон и понял бы своего дружка, но… Небо посылало на землю удар за ударом. Неожиданно ребята услышали топот на крыльце и увидели мельника, скатившегося по ступенькам на землю. У него было лицо обезумевшего человека. Крича что-то невнятное, он бросился бежать в село, но вскоре вернулся. Цепляясь обеими руками за перила, он вскарабкался наверх. Ребята в недоумении переглянулись. Под лестницей запахло горелым хлебом.
— Пожар! — закричали они в один голос, кубарем вываливаясь из-под лестницы.
От села к ветряку бежали люди.
Как огромная печная труба, дымил ветряк. Языки пламени иногда прорывались наружу, но всякий раз прятались — дождь лил, как из ведра.
Мельник не возвращался. И тогда ребята один за другим бросились наверх. В нижнем, мучном отделении — никого, в среднем, засыпном, уже хозяйничал огонь. В густом дыму у самого подножия лестницы, ведущей на чердак, они наткнулись на мельника, потерявшего сознание. Вчетвером спустили его в нижнее отделение. В это время внизу у ветряка послышались голоса — несколько человек поднимались по лестнице.
Васька увидел отца, хотел прошмыгнуть в дверь, но был схвачен.
— Молодец, Васька, — крикнул отец. — Давай работать!
Мельника снесли вниз и уложили на разостланных пустых мешках. Огонь пожирал все подряд, не оставляя людям ничего. Косые дождевые струи постепенно стали выпрямляться, терять напористость. Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался.
Старого Кравца обступила толпа. Немного полежав, мельник едва заметно приоткрыл веки. Повел глазами вокруг. Увидев Пухова, чуть слышно сказал:
— Там наверху сынок твой.
— Я здесь, дедушка! — улыбаясь, отозвался Васька.
Дед Кравец перевел на него взгляд и, пытаясь приподнять непомерно тяжелую голову, улыбнулся:
