Зинка — «Драное Решето», так дразнили эту конопатую девчонку, — заводила частушки про любовь, у ребят рты раскрывались от удивления. Если кому-нибудь за воротник попадала колючка, поднимался такой визг, что взрослые начинали говорить:
— Тю-тю, на вас! Не к добру визжите!
Оно так и получилось. Сережка-цыган залез к отцу на арбу и с самого верха вместе с охапкой сена свалился гнедому коню на круп. Как завизжат все! Сережка с коня да о землю… Ну, думали все — переедет колесом. А конь, как вкопанный, остановился. Заднюю ногу поднял и держал так до тех пор, пока Сережка не поднялся.
Бригадир сказал:
— Баста. Поработали, и хватит. А то еще поубиваетесь в темноте. Можете в копнах поспать, утром разбужу, поработаем пока солнце начнет припекать, и по домам. И так спасибо — вон сколько накопнили.
Сережка отделался легким испугом, но настроение у него испортилось, да и другие ребята приумолкли. Могло кончиться и хуже.
Где-то в дальних камышах начал буянить водяной бугай — самая таинственная и нелюдимая птица из всех известных в этих краях. С длинными болотными ногами и еще более длинной облезлой шеей. Когда летит, шею складывает. В болоте опускает голову под воду и начинает издавать такие звуки, от которых днем становится тоскливо, а ночью жутко. Есть у этой птицы и другое название — выпь.
Антону под стоны выпи вспомнился Пухов и его шнурок, которым он этой ночью будет чертей заарканивать. «Заарканил бы вот этого водяного, чтоб не буянил по ночам в болоте». А потом как-то неожиданно Антон предложил:
— Ребята, айда в Макарову балку, к Васькиному отцу. Махнем, а? Там у него теперь такое кино творится. Лишних брать не будем. Подадимся, а?
Яшка Курмык и Сережка согласились. Только Васька Пухов сказал:
— А если ругать станет?
— Чего там ругать? — возразил Яшка. — Думаешь, ему там одному легко? Двинули, братва! Тут не так уж и далеко.
И пошли. Под ногами лоснилась росистая трава. Жадно чавкало в мочажинах. Шлепались, брызгая, лягушки.
В получасе ходьбы обогнули на взгорье мрачные строения кирпичного завода, вышли на верховину, и вот уж каждый каким-то неведомым образом почуял близость Макаровой балки.
На густо-синем небе проступили контуры куреня, ограды, лошадиных голов. Над куренем что-то замаячило — труба не труба, столб не столб. Заколыхалось, стало расти. Подошли ближе, пригляделись — человек.
— Эй, кто бродит? Кому спать не охота? — раздался атаманский голос Пухова.
Ребята замерли — идти или нет? Посовещавшись, пошли.
