Все это смятение, беспокойство привело меня к попытке самоубийства. Сейчас я все еще не понимаю, сделал ли я это из желания привлечь к себе внимание других. Мое отчаяние.
А, может, я хотел, чтобы кто-нибудь помог мне найти ответы, слишком неподъемные для ребенка, который познал боль, жестокость, мной двигало желание найти поддержку, рассказать о моих бедах. Но у меня не получалось говорить об этом, потому что меня бы все равно не поняли, даже наоборот, только бы усилили мое замешательство тысячами вопросов.
Они следили бы за каждым моим шагом, как когда мне было четыре года. И тогда я принял печальное решение.
Я помню, это было в воскресенье утром. Я встал и после того, как я вымылся с головы до ног, я принял горсть таблеток, которые моя мама хранила в коробке из-под обуви. Я сел в автобус и поехал навестить бабушку. Я был настолько одуревшим, что даже не знаю, как я смог добраться до дома.
Последнее, что я помню — уйма вопросов, которыми меня одолевали мои родственники, и все.
Я очнулся в палате реанимации.
Мне сказали, что я находился там много дней. Единственное, что всплывает у меня в памяти, это то, что я разглядел отца через стекло. Во время моего пребывания в больнице никто не пришел навестить меня, а я был очень зол на самого себя. Когда меня выписали, дома возобновились расспросы. Я находился в центре тысячи вопросов, но все равно не чувствовал никакого внимания к себе.
Мне хотелось бы прокричать, что я сделал это, потому что мне была необходима помощь. Но я ничего не сказал. Никому.
Я вернулся к работе. Я не знал, что мне делать, продолжал мучиться. Дело дошло до того, что я написал в одну газету. В одну из тех, где публикуют ваши истории и пытаются дать вам какой-то совет. Подталкиваемый желанием поделиться с кем-нибудь своими мучительными сомнениями, я написал: «Дорогой Редактор, я очень молодой парень и у меня есть проблема: когда я вижу мужчину, который смотрит на меня как-то по-особенному, или, если я вижу его голым на страницах журнала или вблизи, то это меня возбуждает и смущает; мне это нравится. Мне хотелось бы понять, в доступных для меня словах, гомосексуалист ли я и существует ли какое-нибудь лечение. Пожалуйста, не используйте слишком сложные обороты, когда будете отвечать мне».
Спустя месяц мое письмо и ответ на него были опубликованы в газете. И было совсем не сложно понять то, что мне написали. Этот отрывок письма я перечитал, наверное, тысячу раз. В общем, весь смысл заключался в телеграфичном «Ты — гомосексуалист и нет никакого лечения тчк».
