- Что там увидела?
- Вон с того холма я сегодня видела Беларусь. Сердце так и зашлось.
- Теперь мы все время воюем в белорусском небе.
- Это вы, летчики. Две минуты лету на запад, и уже Беларусь.
Катя приподнялась на носках, глядя в окно.
- Там хата, мать...
- А отец?
Катя не ответила, будто не услышала вопроса.
- Про родню ты мне часто рассказывала, а про отца... Акилина недавно спросила, где твой отец, и мне показалось, что ты вся сжалась. Почему?
Катя повернулась к нему.
- Правда... Я никогда не рассказывала тебе о своем отце. Никогда.
Подошла к столу, села, раздумывая, говорить ли правду.
- Сам напросился, так слушай, - наконец решилась она. - Мой отец был учителем в Замошье. Мы его дома редко и видели. Днем, известно, в школе, а вечерами мотался по деревням, проводил собрания, читал лекции. Домой возвращался поздно. Мы с матерью привыкли к этому... И вот однажды отец пришел на закате солнца. Мы вместе поужинали, потом долго сидели, говорили и спать легли поздно. А ночью его забрали. За связь с польской дефензивой. Сказали, что установилась эта связь давно, еще в то время, когда отец учился в Несвижской учительской семинарии. В сентябре следующего года западные области Белоруссии воссоединились, и мать стала добиваться, чтобы ей сказали, какие он имел связи с дефензивой. Ей обещали. И год, и два... Потом началась война. Я ушла из Минска, когда немцы были уже на товарной станции. Студенты нашего института подались кто куда. Я пошла на восток. Где только не была, что не делала! Потом решила идти в армию. Меня направили в школу младших авиаспециалистов, и с конца сорок второго я служу в полку. - Она показала свои руки, красивые, словно точеные. - Ставлю пушки, ты знаешь... Вот этими руками...
- Этими руками на арфе играть...
Кривохиж вскочил из-за стола и как-то растерянно оглянулся. Можно было подумать, что только теперь до него дошел смысл того, о чем рассказала Катя. Круто повернулся и сверху вниз поглядел на нее.
- Испугался?
- Я? Испугался? А знаешь, что я еще никогда ни на земле, ни в воздухе ничего не боялся?
- Иван, не говори так.
Он подался к ней, но тут же, будто опомнившись, отошел, взял полотенце, осторожно приложил к одной, потом к другой щеке. Видно, ожоги саднили - так болезненно искривились уголки его губ.
Катя жалела, что рассказала все как есть об отце. Вскочила с табуретки.
- Не буду... Больше не буду рассказывать...
Кривохиж смотрел в окно.
"Сказала, как было. Что тут такого? Пусть знает", - подумала Катя.
