– Постоим малень, лошадки передохнут.
Встали.
Метель выла вокруг. Ветер набрал такую силу, что толкал самокат и тот покачивался, дергался, словно живой. Но зато ветер разметал снег на дороге, и она стала теперь видна – наезженная, с утоптанным настом.
Доктор хотел закурить, но сил не было доставать из кармана родной, милый сердцу портсигар. Он сидел, оцепеневши, просунув свой посиневший нос между малахаем и воротником и всем существом своим желая поскорей преодолеть это дикое, враждебное, воющее белое пространство вокруг, которое хотело от него одного – чтобы он стал сугробом и навсегда перестал что-либо хотеть. Он вспоминал свои зимние докторские выезды к больным, но не припомнил такой сильной метели, чтобы стихия так препятствовала ему. Года три назад он заплутался на почтовых, и они с ямщиком жгли ночью костер, а потом их заметил обоз и помог; еще однажды он заехал зимой совсем в другую деревню, проехав лишку почти шесть верст. Но в такую сильную метель он попал впервые.
Перхуша, уставший не меньше доктора, слегка задремал. Ему вспомнилось, что он перед отъездом оставил станционного парня заложить в печи трубу, чтобы дом нагрелся к его возвращению. Дом-то нагрелся, а хозяин-то у чужих людей заночевал. Он представил свою избу, нетопленную с утра, голодного хряка Хромку и подумал, что если хряк сегодня с утра сильно выл с голодухи, то сосед Федор Кирпатый догадался зайти и всыпать ему сухаря3 как бывало уж не раз. С Хромкой все обойдется, как всегда. Но Перхуше обиднее всего было, что дом стоит нетопленным. И в этом нетопленном темном доме сейчас одиноко тикают ходики. Или они уже встали... да, встали, как им не стоять, он же их тогда и не поправил... Ему стало зябко и неуютно.
– Эй! – толкнул его доктор. – Ты что, заснул? Нельзя спать, замерзнешь.
Перхуша заворочался, очнувшись. Ему стало зябко.
– Нет, это так... передохнул малость... – Он взялся за правило, поддернул вожжи.
Лошади двинулись без понукания, видно, почуяв гладкую дорогу. Самокат покатил.
Дорога шла прямо, и чудесным образом сильный ветер обнажал ее, наметая сугробы лишь по обочинам. Так довольно быстро и легко проехали поле, дорога пошла вниз и пропала в снегу. Перхуша спешился, пошел рядом. От дороги не осталось никаких признаков: в низине везде лежал ровный снег, над которым вилась и выла метель.
– Что б тебя... – Перхуша присел от ветра, держась за правило.
В низине дуло так, что самокат зашатался. Сразу сбились с дороги, и самокат встал в глубоком снегу. Доктор слез и, ничего не говоря и не спрашивая, полез по снегу вперед. Он сразу нашел дорогу и, пробуя ее ногой, пошел по ней. Перхуша стал править за ним.
