– Ну вот и дождались! – засмеялся Перхуша.
Дорога шла через поле, но вешек никаких не было. И следов от полозьев на дороге – тоже. Поле лежало впереди, терялось в снежном буране, только торчали из-под снега переросшие травы да редкие кусты.
Проехали полверсты и сбились, самокат пошел по глубокому снегу.
– Пр-р-р! – Перхуша натянул вожжи.
Лошади встали.
– Пойду дорогу гляну... – Перхуша слез, взял кнут и пошел назад.
Доктор остался один сидеть в самокате. Снег валил хлопьями, словно и не было до этого никакого затишья. Лошади в капоре пофыркивали, цокая копытцами.
Прошло минут десять, и Перхуша вернулся:
– Нашел!
Он развернул самокат, правя его по своим следам, а сам пошел рядом, размашисто шагая по глубокому снегу.
Выползли на дорогу. Но доктор никогда бы не сказал, что это дорога, только Перхуша мог различить ее в снежном поле.
– Барин, шибко не поедем, а то в однораз собьемся! – крикнул Перхуша, вытирая от снега лицо.
– Как надо, так и езжай, – ответил доктор. – А что полоз?
– Пока держится. Я ж приколотил гвоздями.
Доктор одобрительно кивнул.
Медленно поехали по дороге. Перхуша правил, вглядываясь вперед. Снег валил и ветер усилился, задул в лицо, заставил и ездока и возницу заслоняться от него.
Доктор сидел с поднятым воротником, закрывшись полостью по самые глаза. Но снег лез и в самые глаза, под пенсне, норовил забиться в нос.
«Проклятье... – думал доктор. – Вешки не ставят на дорогах... Подсудное дело, если разобраться... Никому не нужно... ни дорожной управе, ни лесникам, ни объездчикам... Чего проще – нарубить телегу вешек по осени, вбить через полверсты хотя бы, лучше и почаще, конечно, чтобы зимой люди ездили спокойно... Блядство это... форменное блядство...»
А спереди наползало и наползало бесконечное, бескрайнее поле, словно ничего другого и не осталось на земле, кроме него, кроме этих убогих кустов и охвостьев бурьяна.
– До Старого Посада доползем, а там легче пойдет! – крикнул Перхуша.
«Как же он примечает эту дорогу? – удивлялся доктор, прячась от метели. – Чутье, наверно, профессиональное...»
Но вскоре снова сбились.
– Ах, засади тя... – спешился Перхуша.
И снова пошел назад, тыча в снег своим кнутиком. Доктор сидел, как снеговик, заносимый метелью и лишь стряхивающий снег с пенсне и носа.
Перхуша отсутствовал долго, доктор уже трижды подумал, а не пальнуть ли в воздух из револьвера, лежащего в одном из его саквояжей.
Перхуша вернулся совершенно измученный, полушубок на его груди был распахнут, лицо раскраснелось.
