дельфины переплывали из одного приемника в другой и можно было их потрогать. Сперва ребетня, а потом и мужики с бабами полезли трогать дельфинов. Перхуша привязал жеребца к раките, полез в толпу, дотянулся, потрогал дельфина. Очень ему понравилось. Дельфин был гладкий, прохладный и приветливо пищал. И море было приятное, теплое. Протолкнувшись вперед, Перхуша влез прямо по грудь в море и стал трогать и трогать. А дельфины, выныривая из одного приемника, плыли к другому. Перхуша трогал их за спины и животы, хватал руками, стараясь удержать. Но они были верткие и вырывались из его рук. Ему было очень приятно, он сразу полюбил дельфинов. И когда киношник выключил картинку и пошел по толпе с шапкой, Перхуша, не раздумывая, кинул в шапку пятачок. Потом вспомнил про жеребца, вернулся к ракитам, а того и след простыл. Вавила тогда гонялся за Перхушей по ярмарке и пару раз здорово его ударил. Купец Рюмин прогнал Вавилу. А жеребца так и не нашли.
Доктор проснулся от голоса Перхуши:
– Барин, пора.
– Что тебе? – пробурчал доктор, не открывая глаз.
– Рассвело уж.
– Дай поспать.
– Вы ж просили разбудить.
– Отстань.
Перхуша отошел.
А через два часа к доктору поднялась мельничиха, тронула его за плечо:
– Пора вам, доктор.
– Что? – пробормотал доктор, не открывая глаз.
– Одиннадцать уж.
– Одиннадцать? – Он приоткрыл глаза, повернулся.
– Вставать вам пора. – Она с улыбкой смотрела на него.
Доктор нашарил на столике пенсне, приложил к своему помятому лицу, глянул. Мельничиха нависала над ним – большая, добротно одетая, в меховой кацавейке, с ниткой живородящего жемчуга на шее, с заплетенными, уложенными вокруг головы волосами и довольно улыбающимся лицом.
– Как одиннадцать? – Доктор спросил спокойней, уже вспомнив все, что случилось ночью.
– Пойдемте чаевничать. – Она сжала его запястье, повернулась и скрылась за дверью, шурша все той же длинной синей юбкой.
– Черт... – Доктор встал, нашел свои часы, глянул. – Точно...
Он посмотрел на окно. Из него проистекал дневной свет.
– Дурак не разбудил меня. – Доктор вспомнил Перхушу с сорочьей головой.
Он быстро оделся и спустился вниз. В горнице было оживленно: Авдотья ухватом задвигала в только что протопленную русскую печь большой котел, муж ее что-то мастерил в углу на лавке, за дальним столом восседала в одиночестве мельничиха. Доктор подошел к умывальнику, стоящему в углу, справа от печи, ополоснул лицо холодной водой, вытерся свежим полотенцем, повешенным мельничихой специально для него. Протер пенсне, глянул на себя в небольшое круглое зеркало, потрогал проступившую по щекам щетину:
