Напротив кабинета, который я делю с О. П., находится кабинет нынешнего Выдающегося приглашенного писателя, но он туда никогда не заходит. Он не ведет консультаций и дал указание секретарю нашей программы переправлять его почту к нему домой, вместо того чтобы использовать его почтовый ящик в колледже. Когда он приходит на очередное занятие, он идет прямо в аудиторию, где сидит группа. Его коллеги встречаются с ним редко, а когда это происходит, он просто смотрит сквозь того, кого встретил, как будто этого человека здесь и нет. Перед началом семестра он дал указание ректору сообщить преподавателям, что он не пишет кратких отзывов, помещаемых на обложках книг. А студентам он на первом же занятии заявил:
— Я не сочиняю рекомендательных писем. Даже не просите.
Услышав об этом, ты был возмущен:
— Надо было сказать это ему, когда он попросил меня написать ему рекомендательное письмо в издательство музея Гуггенхайма.
Вскоре после начала семестра он устраивает публичное чтение своей новой книги в книжном магазине-кафе компании «Барнес энд Ноубл»[58]. Публики собралось немного, но это его не смущает: он продолжает читать более получаса.
Затем приходит время отвечать на вопросы, и когда кто-то спрашивает, почему его книга, форма которой весьма далека от традиционной, называется романом, он отвечает:
— Это роман, потому что так говорю я.
Во время подписывания экземпляров его книги какая-то женщина заявляет, что он должен как можно скорее написать еще одну книгу.
— Потому что знаете, — с серьезным видом произносит она, — здесь же ничего нет.
Это в книжном-то магазине компании «Барнес энд Ноубл».
Сообщения в новостях: тридцать два миллиона взрослых американцев не умеют читать. С 1992 года число потенциальных читателей поэзии сократилось на две трети. Женщина, «с трудом выкраивающая деньги на квартирную плату» и беспокоящаяся о том, как ей выжить в Нью-Йорке, решила попробовать написать роман («и он идет у нее хорошо»).
Твоя первая жена живет за границей. Она прилетела в Нью-Йорк на устроенную после твоей смерти церемонию поминовения, и однажды вечером до того, как она улетела домой, мы с ней поужинали в ресторане.
— Я знаю, на тебя его смерть подействовала тяжелее, — доброжелательно говорит она. — Мы с ним были женаты, но это произошло так давно. А после того, как наш брак распался, больше ничего не было. Ни дружбы, ни контактов, ничего. Так и должно быть. И я буду с тобой честной: сначала я думала, что даже не явлюсь на церемонию поминовения. Но потом я подумала: так я примирюсь с тем, что было, и отпущу прошлое. Что бы это ни значило.
