В квартире он попытался снять ботинок, но сил на это не хватило: всё слиплось от крови. «Старый» проковылял к шкафу и увидел мужские вещи — костюмы, сорочки, галстуки. Он перетянул ногу галстуком, как жгутом, и, взяв пальто, упал на диван. Было очень холодно, и он натянул пальто до подбородка, пытаясь согреться. Даже в лежачем положении у него кружилась голова, а в ушах стоял какой-то назойливый протяжный звон. Потом он то ли уснул, то ли потерял сознание…
Проснулся он от жуткого холода.
«Старый», превозмогая боль, уселся на диване и в рассветных сумерках осмотрел ногу. Две пули прошили её навылет, и одна рана всё ещё сочилась кровью. Разорвав зубами перевязочный пакет, он промыл раны водкой из своего НЗ и сделал перевязки, и только сейчас почувствовал боль в правом плече. Он пощупал плечо и нашёл пулю. Пробив пряжку плечевого ремня разгрузки, она застряла в мышце. «Старый» попытался вытащить её, ухватив пальцами за донце, но пуля не поддавалась. Он подковырнул её штыком, и она с глухим стуком упала на пол. Он залил рану водкой и подложил под ремень клок оставшегося бинта. Больше ничего сделать он не мог…
Когда он закончил, холодное бледное солнце уже висело над домами.
Его лихорадило, и он снова лёг на пропылённый диван.
В течение дня он несколько раз просыпался и удивлённо слушал тишину, недоумевая, почему не наступают наши… И снова проваливался в густую, липкую темноту…
Прошла ночь. Наступил новый день.
Напрасно вслушивался «Старый» в окружающий мир. Артиллерия молчала. А духи ходили под окнами, громко разговаривали, и вообще вели себя так, будто им ничто не угрожало…
И снова наступила ночь… Его била жестокая лихорадка, а раненая нога мучительно дёргалась и саднила. Под утро «Старого» стал донимать холод… Он поднялся, превозмогая страшную, нечеловеческую боль, и, цепляясь руками за стены, несколько минут добирался до шкафа, до которого было всего-то два метра. «Старый» вывалил из него всё тряпье и здоровой ногой пододвинул к дивану. Он набросал на себя всё, всё, что было, но желанное тепло не приходило…
— Господи! — «Старый» с огромным трудом разорвал спекшиеся в одну полоску губы. — Господи, не дай мне умереть в этом склепе бесславной смертью! Спаси меня, Господи! Помилуй меня, Господи!
Он не знал ни одной молитвы и никогда прежде не обращался к Богу. Но сейчас ему было не на кого уповать, кроме как на Господа, и «Старый» повторял свои слова снова и снова. В какой-то момент ему вдруг стало тепло и покойно, и «Старый» подумал, что это всё. Он умирает… Но в его воспалённом сознании вдруг возникло видение… Сверху, из какой-то бездонной сине-белой бездны, на него взирал смутный бледный лик, обрамлённый тёмными волосами и такой же бородой.
