Мне стало не по себе, будто я подсмотрела нечаянно некрасивую тайну, чужой изъян, который надлежало тщательно скрывать от посторонних глаз.
Потом старалась разобраться, что меня поразило том вечере. Ну, хочет человек нравиться. Разве это н обычное желание — отразиться в других, получит одобрение? Пусть даже у нее тут замешано тщеславие и оттого эта неразборчивая жадность. Может, так он восполняет нехватку признания в чем-то другом? Нет не в этом дело. Необычная для нее естественность — вот открытие. То, как она молчала, смеялась, как любила свою красоту и ни о чем не хотела знать, кроме; себя и своих нехитрых радостей. Человек точно сбросил с себя сковывающее, не по фигуре сшитое платье и надел свое, удобное и привычное каждой складочкой.
Ее неподдельной заботой и радостью была только она сама.
А на следующий день, когда мы встретились на улице, — сухое приветствие, неукоснительная дистанция, а в прищуренном взгляде: «Ничего не было, не помню, это к делу не относится».
Пожалуйста, я не собираюсь напоминать. Только, по-моему, все в человеке относится к его делу. А вранье — оно и есть вранье.
Миронова заканчивала излагать очередную справку — а сколько их еще! — как вдруг, ломая регламент, с места тяжело поднялась общественница в старомодных очках. |
—Долго мы тут будем сидеть? — спросила без всякого почтения.
Наступило молчание, и тогда она сказала еще:
—Чем терять время, оделись бы и пошли в соседний двор. Там который год хиреет этот самый клуб «Ракета» — из справки. Разобрались бы на месте, что к чему.
Все очнулись. Учинился такой шум, какой могут устроить два десятка взволнованных и долго молчавших женщин.
Миронова села, потом встала с гневным лицом, но ее не слушали. Вот когда стало видно, что с ней считаются только ради порядка. Стоило заведенному порядку немного сбиться, как сразу и обнаружилось, что у нее нет никакой власти над людьми, кроме власти ее должности.
Отними должность — останется никому не интересный человек, которого в общем споре и слушать не станут: заранее известно, что ничего нового не услышишь.
В конце концов разговор вошел в берега. Поднимали руку, брали слово, но к справкам больше не вернулись. Решили перенести обсуждение на следующую неделю в дворовый клуб «Ракета». И пригласить самый широкий актив — родителей, шефов.
Начали расходиться. Миронова кивнула мне: «Останьтесь!»
Только красные пятна на шее еще выдавали ее недавнее волнение.
