Миронова, как всегда, свежая и нарядная, зорко оглядела всех, постучала по столу золотистым карандашиком, снимая возможные сомнения, и начала читать длинную повестку. Опять — итоги лета, работа во дворах, который раз одно и то же. Сначала полгода планируем, потом полгода итожим, собираем отчеты. Как на бухгалтерских счетах, перебрасываем косточки влево, вправо, а во дворах как гоняли ребят с их площадок, так и гоняют. И приводов в милицию не становится меньше. Но в закругленных фразах заранее подготовленных резолюций ничего такого не видно — все легко и просто, «улучшается и совершенствуется».
Через час после начала заседания все лица, и нежно-розовые, и пергаментно-желтые, и те, что лишь слегка поблекли, стали одинаково безучастными, терпеливо застывшими. Энергией дышало одно лишь лицо председательницы. Если отключить звук, смотреть даже приятно: смуглые щеки разгорелись, глаза блестят, жесты решительные. Но что она говорит, что говорит... «Положение вещей по клубам решается...», «Наше предложение сверху...», «Постановление открыть инициативу...» Набор слов, выхваченных наугад и насильственно соединенных значительной интонацией. Куча мала.
Бедная Миронова! Не успевает вникнуть в смысл, как уже спешит двигать вперед, руководить.
Да ведь она боится. Быть самой собой не отваживается, иначе все увидят, как ей, в сущности, безразлично, неинтересно все, о чем она тут говорит.
Я видела ее однажды, когда она не притворялась. Случайно, на праздничной вечеринке.
Она сидела в уголке под торшером, на низком диване, покрытом ковром. Растрепавшиеся от жаркой пляски волосы падали на лицо, и вот так же блестели темные глаза. Вся обратившись к сидящему рядом юноше — он был похож на начинающего покорителя вершин, — она улыбкой, взглядом требовала, ни от кого не таясь:
«Смотри на меня, будь рядом, восхищайся...»
В этой красноречивой женщине невозможно был признать ту, другую, — косноязычную, закованную латы начальственной неприступности. Куда она толы прячет весь этот пыл и жар?
На вечере том царил один знакомый мне поэт. Он был в ударе, много читал. За стихами все забыл про танцы и чай с тортом.
Миронова так и не вышла из своего уголка. Когда я снова отыскала взглядом в ковровом полумраке ее сияющие глаза, они все так же неутомимо и ласково убеждали:
«Смотри на меня, говори, повторяй…»
Только вместо покорителя вершин рядом с ней с; дел добродушный, на все согласный отставной майор сосед хозяев по квартире.
